Княгиня Васса Семеновна, сделав должное наставление своей дочери, стала оставлять ее по временам одну с князем, и молодые люди часто гуляли по целым часам по тенистому зиновьевскому саду.
При таких частых и, главное, неожиданных приездах князя, конечно, нельзя было скрыть от его глаз Татьяну Берестову. Княгиня Васса Семеновна после первого же раза сама осудила эту свою политику, тем более что из разговора с дочерью поняла, что последней было не по сердцу это отправление ее любимой подруги детства на общую работу с другими дворовыми девушками. Поэтому княгиня решила не принимать больше таких мер, подумав: «Будь что будет! Не влюбится же он в холопку!» — и оставила Таню в покое.
Девушка видела князя уже несколько раз, но незаметно для него. Он произвел на нее сильное впечатление, и оно еще более увеличило ее злобу против княжны Людмилы, за которой князь явно ухаживал. Все в доме уже называли его женихом, хотя предложения он еще не делал. Однако Таня скрыла от княжны свое восхищение молодым соседом и на ее вопрос ответила деланно холодным тоном:
— Ничего, красивый.
— Как ничего? Он прелесть как хорош! — обиженно воскликнула княжна.
— Он вашим мужем будет, вам и судить. Холопка я, холопий у меня и вкус, — ответила Таня.
— Ты опять!
— Что «опять», ваше сиятельство? Я правду говорю. Вот ваш князь в вас по уши влюблен, а на меня, хоть я и похожа на вас, и посмотреть, может быть, не захочет.
— Ты думаешь, что он влюблен в меня?
— Конечно же. Да и в кого же ему влюбиться здесь, в окружности, кроме вас?
— Значит, и ты ему так же понравишься.
— Навряд! Ведь я — холопка, а ему красавицу княжну надо, — иронически ответила Татьяна.
— А вот я спрошу его. В следующий раз я позабуду носовой платок, и ты принесешь его мне, когда мы будем в саду. Увидишь князя поближе, и он тебя.
— Хорошо-с, слушаю-с.
Тане это предложение было как нельзя более кстати; в душе она очень желала увидеть князя поближе, а кроме того, ее особенно интересовало мнение, которое выскажет о ней князь. Она даже решила сама подслушать его, спрятавшись в кустах или чаще деревьев, смотря по месту, в котором она застанет «воркующую парочку»: ведь свои уши надежнее всего.
Действительно, в следующий же приезд князя Сергея Сергеевича, когда после обеда княжна отправилась в сад, Таня, взяв носовой платок княжны, пошла, спустя некоторое время, разыскивать «воркующую парочку». Она нашла князя и княжну на скамейке в аллее из акаций и, подавши платок княжне, хотела удалиться, но Людмила задержала ее, сказав:
— Ах, благодарю, милая Таня, я забыла его… А где мама?
— Ее сиятельство у себя в кабинете.
— А…
Видимо, княжна вела этот разговор исключительно для того, чтобы дать время князю разглядеть Таню, а той — князя. Когда наконец княжна сказала: «А», давая этим понять, что Таня может уходить, последняя быстро вышла из аллеи, но тотчас, обогнув ее по траве, чуть слышно прокралась к тому месту, где стояла скамейка, на которой сидели князь и княжна. Она не слыхала, в какой форме спросила княжна у князя мнение о ней, но ответ последнего донесся до нее отчетливо и ясно.
— Да, есть кое-какое сходство, — небрежно ответил князь, — но только кажущееся. Где же ей до вас! Сейчас видна холопская кровь.
«Дурак!» — мысленно послала Татьяна по адресу князя и едва удержалась, чтобы не произнести вслух этого далеко не лестного для него эпитета, а затем осторожно ушла с места своего наблюдения.
Ее сердце теперь уже прямо разрывалось от клокотавшей в нем злобы.
«Холопская кровь! — мысленно повторяла она до физической боли тяжелое для нее оскорбление. — Я тебе покажу эту холопскую кровь, князь Луговой».
Когда князь уехал, Таня была позвана княжной в ее комнату.
— Вообрази, Таня, князь не нашел особенно большого сходства между мной и тобой, — сказала княжна.
— Вот как? — протянула Татьяна, стараясь казаться совершенно спокойной. — Впрочем, это понятно: ведь влюбленные, во-первых, слепы по отношению всех, кроме предмета своей любви, а во-вторых, любуясь вами, князь, конечно, не может допустить мысли, что есть другая, похожая на вас.
— Значит, ты думаешь, что он влюблен в меня?
— Если до сих пор я только думала это, то теперь я в этом уверена. Я видела, как он смотрит на вас — словно кот на сало.
Княжна покраснела, но тотчас воскликнула:
— Ах, если бы ты была права!
— Не беспокойтесь, ваше сиятельство: я права.
Разговоры о чувствах князя Сергея Сергеевича к княжне Людмиле повторялись почти каждый день. Деланное спокойствие Тани, с которым она принуждена была вести эти разговоры, все более и более озлобляло ее против княжны и князя. Все чаще приходило ей на мысль его выражение: «Холопская кровь», и вслед за этим мысленно же слагалась угроза: «Я тебе покажу, князь Луговой, холопскую кровь!»
Во время одной из прогулок князя и княжны по зиновьевскому саду они прошли к стеклянной китайской беседке, стоявшей в конце сада над обрывом, откуда открывался прекрасный вид на поле и лес. Молодые люди вошли в беседку.
— Ах, князь, как я боялась одного места в вашем парке! — вдруг сказала княжна, когда они опустились на круглую скамейку.
— Какого?
— Таинственного павильона, замкнутого большим замком.
— Отчего же вы боялись его?
— Разве вы не знаете, князь, легенду о нем?
— Как же, слышал несколько раз.
— И знаете, князь, я вам теперь признаюсь, когда вы за обедом после погребения вашей матушки сказали, что сто лет тому назад один из князей Луговых был женат на княжне Полторацкой, я подумала…
Княжна Людмила вдруг остановилась и густо покраснела. Она только сейчас сообразила, что напоминание с ее стороны об этих словах князя похоже на вызов на предложение.
«Это может совершиться и теперь, если только она любит меня», — промелькнуло в уме у князя Сергея, и он, особенно любовно посмотрев на покрасневшую княжну, спросил:
— Что же вы подумали, княжна?
— Нет, я не скажу. Все это глупости. Может быть, это и не так.
— Скажите! Вы окончательно измучаете меня. Я любопытен.
— Говорят, это качество свойственно только женщинам, — повернула было разговор княжна, но князь не отставал:
— Скажите, пожалуйста, скажите.
— Я подумала, что не эту ли самую бывшую княжну Полторацкую замуровал ее муж, князь Луговой, в этой беседке.
— Если эта княжна Полторацкая, жившая сто лет тому назад, была так же хороша, как вы, княжна, то я понимаю своего предка, впрочем, при условии, если эта легенда справедлива.
— А вы ей не верите? — спросила княжна Людмила, все еще красная, не поднимая глаз.
— Конечно, не верю. Бабьи россказни, и больше ничего. Просто там заперты какие-нибудь садовые инструменты, лопаты, грабли…
При этих словах княжна взглянула на князя.
— Было бы очень интересно узнать это наверное.
Князь вздрогнул. Желая порисоваться пред любимой девушкой, он усомнился в верности передаваемой из рода в род семейной легенды, а отступление теперь считал для себя невозможным.
«Пустяки, конечно, ничего подобного не было, бабьи россказни», — пронеслись в его голове как бы убеждавшие его самого мысли, и он с напускной небрежностью произнес:
— Нет ничего легче убедиться в этом! Я завтра прикажу сбить замок, вычистить павильон, а послезавтра попрошу вашу матушку прокатиться с вами в Луговое, и мы будем пить чай в этом самом павильоне.
— Что вы, князь? Нет, нет, не делайте этого! — взволнованно сказала княжна. — На этот павильон ведь положен запрет под угрозой страшного несчастья тому из князей Луговых, который осмелится открыть его.
— Говорю вам, княжна, все это — бабьи россказни.
— Нет, князь, не делайте этого, — умоляла княжна.
Эта настойчивость девушки еще более раззадорила князя. Ему показалось, что она упрашивает его потому, что догадалась, что он сам трусит. Так как это было правдой, то именно это и бесило его.
— Говорю вам, княжна, что это пустяки; вы сами убедитесь в этом. Послезавтра мы пьем чай в этом страшном павильоне. Это решено бесповоротно.