— Помните, как мы с вами, бывало, боялись ночью этого леса? Вы помните?
— Помню.
— А помните, как вы однажды заблудились вечером, и мы с Васей нашли вас?
— Помню.
— Хорошо было тогда… Да и теперь отлично! — проговорил под наплывом чувства Николай. — А время-то как пролетело… Кажется, давно ли мы с вами боялись этого леса, а вот теперь не боимся. Вы вот уж и замуж выходите. Скоро ваша свадьба?
— Через полтора месяца.
— Так скоро? — вырвалось у Николая.
— Да, скоро.
Опять оба замолчали. Елена прибавила шагу.
— Пойдемте поскорей! — нетерпеливо произнесла она.
— Куда вы бежите? Здесь так славно, так хорошо.
— Тетя будет беспокоиться.
— Бог с ней, с тетей! А вы так и не хотите рассказать старому товарищу о себе. «Занималась хозяйством, буду заниматься…» Ведь этого мало. Разве вы только и делали?.. По скромности вы даже скрыли, что мужиков лечите. Видно, доктор не ездит?
— Ездит, но редко.
— А лечите самоучкой?
— Самоучкой.
Николай тихо засмеялся.
— А еще что делали?
— Да больше ничего, кажется. Теперь иду замуж! — тихо прибавила она.
— Тихая пристань!..
— К чему бури? Я человек мирный, бурь не ищу. Бог с ними!
— И счастливы?
— Странный вопрос! Конечно. Меня никто не неволил идти замуж, да и никто не приневолит. Хочу — иду, хочу — нет.
— Я не о том. Это дело вашего сердца.
— О чем же?
— Вы как будто другая стали. Неужели мысль ваша не рвется к свету, на простор?
— Значит, не рвется.
— А прежде, помните?
— Мало ли что было прежде! — резко проговорила Елена.
— Вы лжете, Леночка! — воскликнул Николай. — Этого не может быть! В двадцать два года нельзя подвести итоги. Или вы думаете, что образование и развитие вздор… лишняя роскошь, глупости одни? Сегодня меня уж поразил Вася, но Вася странный мальчик. Может быть, и жених ваш так смотрит? Ну, тогда поздравляю вас… поклонников непосредственности…
— Напрасно вы горячитесь… Жених мой так не смотрит.
— Но вы-то… вы? Вы хотели учиться… Все, значит, побоку? Можно лечить самоучкой? — усмехнулся молодой человек. — Можно думать, что земля на трех китах стоит. Для домашнего обихода этого довольно?.. Ах, Леночка, Леночка (Николай и не замечал, что называл свою спутницу Леночкой), и для домашнего обихода этого мало.
Николай даже разгорячился. Если б он мог видеть лицо Елены, то, вероятно, не бросил бы ей таких упреков.
Она не отвечала ничего, только прибавила шагу.
— Вы простите старому приятелю. Ведь я по дружбе.
— Я не сержусь!
Она произнесла это «я не сержусь» таким тихим, покорным голосом, что Николаю вдруг стало невыразимо жаль ее. Они были близко к выходу из леса. Луна выглянула из-за облаков и обдала их серебристым светом. Николай взглянул на Леночку и сразу понял, как грубо и безжалостно он говорил с ней. Лицо молодой девушки поразило его своим страдальческим видом. Он более не начинал разговора. Молчала и Леночка под обаянием дыхания летней ночи. Потребность любить и быть любимым вдруг охватила все существо молодого человека нежным, теплым чувством. Молодая страсть рвалась наружу. Какое-то неопределенное чувство тоски и томления подступало к самому сердцу. Он забыл все свои наставления, забыл, что Леночке надо учиться. Он чувствовал только прелесть ночи, близость молодого, красивого создания и прилив страсти. Он любовался Леночкой, любовался ее лицом, ее станом, чувствовал, как трепетно бьется ее грудь, и никакие слова не шли на уста.
Они вышли из леса. Невдалеке замигали огоньки усадьбы.
В это время из лесу, где-то близко, раздались звуки песни. Мужской твердый голос пел одну из русских песен и пел превосходно. Ширью, страстью и тоской звучала эта песня, разлетаясь по лесу. В скорбных звуках было что-то щемящее, прямо хватающее за душу.
Николай остановился и не заметил, как вздрогнула рука Леночки.
— Какой чудный голос! — прошептал он. — Послушаем.
— Нет, пойдемте. У меня голова болит!
С этими словами она выдернула руку и быстро пошла вперед.
— Славно наш народ поет! — проговорил, догоняя Леночку, Николай. — Сколько чувства, сколько выражения. Так петь, как этот мужик пел, может только человек с душой.
— Это не мужик пел.
— Что вы? Манера мужицкая… Сейчас видно.
— Я знаю этот голос и знаю эту песню.
— Кто ж это пел?
— Лаврентьев пел! Он славно поет!
— Жених ваш? Вот никак не думал! — проговорил Николай, как будто несколько разочарованный. — Что ж он по лесу бродит?
— Верно, меня дожидался, а теперь возвращается домой.
Они пошли к дому. Большая мохнатая собака бросилась с лаем к Леночке.
— Здравствуй, Фингал, здравствуй!
Фингал замахал хвостом и потом осторожно обнюхал Николая.
Николаю было грустно, что прогулка так скоро кончилась. Ему хотелось еще гулять. Он протянул руку, крепко пожал Леночкину руку и вдруг проговорил:
— Простите меня, Леночка. Вы славная девушка, и дай вам бог счастья.
Он прикоснулся губами к ее руке и сказал:
— Вы любите его! И он, верно, вас любит. Вы стоите любви!
И снова поцеловал Леночкину руку.
Молодая девушка быстро отдернула руку и скрылась в дверях, а Николай тихо побрел домой, нарочно замедляя шаги.
Николай зашел к отцу, — старик еще не ложился: он сидел за французской исторической книгой, — и простился с ним, заметив, что устал с дороги. Он прошел к себе в комнату — хорошо знакома была ему эта комната! — и стал раздеваться. Он заглянул было в комнату брата, но там было темно. Николай окликнул Васю. Ответа не было.
— Верно, спит!
Через минуту он уже лежал в чистой, мягкой постели, с наслаждением потягиваясь и предвкушая сладость сна. Он скоро погасил свечку, повернулся на бок, и разнообразные отрывки мыслей бродили беспорядочно в его голове. То думалось о Леночке… «Зачем она замуж выходит!» И образ красивой девушки мелькал в его воображении. Славная она, хорошая!.. Образ Леночки сменялся другим образом, молодым и тоже красивым. Он вспомнил сестру Бежецкого. И та славная! Потом мечты забродили о будущем. Что будет? О, вероятно, будет хорошо, отлично будет. Ему представлялось, как он будит общество своими громовыми, горячими статьями. Его все знают, лучшая часть общества его уважает. Он знаменитый писатель. Но вдруг на смену является другая картина. Он в суде и защищает — даром, разумеется, — несчастного вора. Речь его льется свободно, горячо. Масса публики жадно слушает его. Судьи даже встрепенулись, а прокурор совсем смущен. Он кончил и ждет… Выносят оправдательный приговор. Он жмет руку оправданному. Он счастлив и горд. Он не похож на своих собратов. Он обелять не будет… Он будет по совести… Опять новые картины: то он профессор, то он в далеком захолустье, после того как послужил честному делу, но он скоро возвращается, и все приветствуют его. Мысли начинали путаться. Приятное ощущение дремоты начало охватывать его. Мозг ослабевал. Он испытывал ощущение усталости и безотчетного счастия, вспоминая, что он дома, в родном гнезде, и что у него такие чудные старики, и что его все любят. Ему послышался чей-то голос вблизи, спрашивающий: «Ты спишь, брат?» Он слабо пролепетал: «Хорошо жить, Вася, хо-ро-шо!» — и чувствовал, что язык больше не служит. Он засыпал крепким, чудным сном молодости, счастливый, добрый и готовый на все хорошее.
В то самое время Леночке не спалось. Она пришла в свою комнатку, маленькую опрятную комнатку, хотела было раздеваться, но сняла только платье, подошла к окну, да так и осталась у растворенного окна, всматриваясь вдаль сосредоточенно и строго. Она долго стояла, потом взмахнула головой, словно желая отогнать неотвязные мысли, присела на кровать, медленно разделась, легла в постель, но заснуть не могла. В ушах ее еще стояли слова упрека и скорбная песня в лесу, а перед ней, как живой, носился образ Николая, такой хороший, привлекательный…
Леночка приподняла с подушки голову. Слезы текли по ее лицу…