— Вы уже кончили?
— Нет, я ещё не кончил, — обиделся Батист. — Мне ещё нужно сказать несколько слов по поводу суда над шестым секретарём, а затем коснуться вопроса о чаевых.
— В таком случае, чтобы не терять даром времени, — сказал Пейч, — я беру слово для внеочередного заявления. Я Пейч. Кто меня никогда не видел, можете посмотреть.
Наступила страшная тишина.
Вентиляторы жужжали, рассыпая синие искры.
— Я — Пейч, а возле Спортинг-Паласа имеются в неограниченном количестве мои ребята, которые в данный момент, по всей вероятности, освобождают угнетённую аргентинскую кобылу от присутствия на ней генерал-коменданта. Я буду краток — пошли вон!
— Хорошо, — сказал Батист, пожимая плечами, — если вы на этом настаиваете, я могу уйти.
С этими словами Батист сошёл с трибуны и, подняв воротник смокинга, вышел через пожарный выход во двор цирка. Огорчённые тридцать пять тысяч джентльменов, пять тысяч статистов, соединённый хор и джаз-банды в десять минут очистили просторное помещение Спортинг-Паласа, где через полчаса состоялось первое заседание нового, истинно народного правительства.
24. Глаза доктора Шварца меркнут
Джимми тщательно установил над своей постелью небольшой радиоприёмник и надел на уши слуховые трубки. Все голоса и шумы земного шара, один за другим, хлынули ему в уши. Вот откуда-то издалека долетели звуки «Интернационала»… Вот чей-то голос сказал: «С пшеницей твёрдо, рожь колеблется в сторону понижения, лак для ногтей поднимается, с подмышниками слабо». Джимми продолжал менять тона. «Мы гибнем без угля у Бергена. Помогите!» чередовалось с: «Пью здоровье Жени, телеграфируйте спасибо Подраданскому» и «Приметы: вставной глаз, хромает, на подбородке шрам от канделябра, называет себя президентом». Затем декрет революционного комитета Штатов. Но дальше, дальше! Джимми следовало поймать самую деликатную, самую неуловимую волну радиостанции Матапаля. И вдруг Джимми насторожился. Он услышал тонкий, как комариное пение, звук… Затем голос:
— С вами хочет говорить доктор Шварц.
— Кто у аппарата?
— Я, Матапаль. Ну, как дела?
— Спасибо. С профессором мало возни, но с мисс Еленой трудно справиться. Удивительно упорные нервы. Она жалуется на какие-то странные сны, на двойственность. По ночам плачет.
— Удвойте энергию. Ещё несколько дней, а потом можно будет вернуть их в нормальное состояние. После катастрофы мне понадобится хороший геолог для исследования структуры новых материков.
— Сегодня вечером я буду влиять на них опять. До вечера заряда хватит.
— До свидания, доктор…
— До свиданья, патрон.
Джимми выключил приёмник и вскочил с постели.
— Нельзя терять ни минуты. Теперь мне почти всё ясно!
…Доктор Шварц надел чёрную крылатку и высокий цилиндр. Выходя на ежедневную послеобеденную прогулку вокруг острова, он любил быть старомодно элегантным.
Джимми спрятался в скалах. Он прождал недолго. Скоро показались остро поднятые плечи, а затем и вся высокая, чёрная фигура доктора. Как автомат, шагал он по хрустящему гравию пляжа. Его зеленоватые глаза были полузакрыты. Едва он поравнялся с Джимми, как страшный удар в подбородок сшиб его с ног. Мелькнуло кепи Джимми, затем длинные ноги доктора. Обхватив чёрное безжизненное туловище, Джимми быстро втащил его в пещеру.
Затем несколько метров хорошей кокосовой веревки и три носовых платка сделали своё дело, и Джимми уложил длинную, неподвижную фигуру доктора Шварца, похожую на помесь мумии с дождевым зонтиком, на постель.
…Елена бросила в воду камешек и вздохнула. Она не привыкла, чтобы её заставляли ждать. Небо низко розовело над океаном.
Джимми подошёл к ней и приподнял кепи.
— Простите, Роза, я заставил вас ждать. Одно маленькое дельце задержало меня.
Елена надула губки.
Она сказала:
— Пожалуйста, не воображайте, что я сюда пришла специально для вас. Я просто люблю гулять.
— Именно здесь?
— Именно здесь.
— На этом самом месте?
— Да.
Джимми взял её за руку. Она не сопротивлялась. Они медленно пошли вдоль берега. Солнце уже село, и луна становилась всё ярче в изумительно чистом воздухе. Из города доносились звуки оркестров и шум людей.
— Роза, — тихо сказал Джимми. — Я хочу вам рассказать одну вещь. Мне снилась сегодня линкольнская зима. Мне снился синий снег и золотые звёзды фонарей. Иней нежным бисером покрывал завитки ваших волос над розовым виском. Затем мне снилось замёрзшее озеро и косые фаланги конькобежцев, выбегавших из грелки. Играл оркестр. Коньки зеркально блистали никелем. Воздух возился тысячами ледяных иголочек под каждым фонарём и покалывал в носу, как после глотка свежей содовой воды. Потом мне снилось десятое дерево, если считать от калитки в глубине сада… Возле этого дерева… если вы помните… мы однажды с вами…
Елена вдруг остановилась и широко раскрытыми глазами посмотрела на Джимми. Изящным движением руки она провела по своему лбу и тряхнула головой, как бы просыпаясь.
— Да… да… — прошептала она. — Подождите… Я вам что-то хотела сказать… У меня спутались в голове все мысли… Спасибо, от окна не дует…
И вдруг она дико оглянулась вокруг.
— Что это значит? Где отец? Где Матапаль? Где я нахожусь? Джимми, вы здесь? Ради бога…
— Елена! — воскликнул Джимми. — Елена Грант! Я получил вашу записку. Я исполнил ваше желание.
И Джимми быстро, с трудом перескакивая через подробности, рассказал Елене всё.
— Какое сегодня число? — лихорадочно спросила Елена.
— Третье июня.
— Ради бога… Как можно скорее… Через семь дней будет катастрофа. Где отец?.. Ах, Джимми, вы ничего не знаете. Скорей! Скорей!
В двух словах она рассказала ему об открытии отца и о свидании с Матапалем 11 мая во Дворце Центра в Нью-Йорке.
Больше она ничего не помнила.
Через минуту Елена уже сторожила с револьвером в руках оглушённого доктора Шварца, а Джимми бежал за профессором Грантом.
— Скорей, скорей, как можно скорей!
Грант лёг спать после обеда Джонсоном, а проснулся Грантом. Он не узнал обстановки. В течение нескольких минут он собирался с мыслями, опуская и подымая свои окуляры, и вдруг вспомнил всё, вплоть до настойчивых глаз, смотревших на него в упор в кабинете Матапаля 11 мая в Нью-Йорке.
Грант поднял голову и побледнел. Он увидел календарь, показывающий 3 июня.
Путаясь в незнакомых комнатах, Грант выскочил наконец на лестницу, а затем и во двор.
Женщина средних лет, несущая синее ведро с молоком, приветливо ему улыбнулась и сказала:
— Добрый вечер, мистер Джонсон, сегодня Валькирия дала лишних два ведра. Замечательная корова.
Профессор Грант дико посмотрел вокруг.
— Кто вам сказал, что я — Джонсон? Моя фамилия — Грант. Вы ошиблись. И потом, не можете ли вы мне сказать, где я нахожусь?
Женщина всплеснула руками.
— Ай, мистер Джонсон, мистер Джонсон! Я никак не предполагала, что четверть пинты персиковой настойки могут так сильно повлиять на воображение такого крепкого старика.
— Я трезв, а вы просто — невоспитанная дама! Где я нахожусь?
— Где? Да очень просто. Если хотите, вы находитесь на острове мистера Матапаля в Атлантическом океане и заведуете молочной фермой.
— Остров в Атлантическом океане? Матапаль? Молочная ферма? О! Теперь я понял всё. Человечество погибнет, и я в этом виноват!
С этими словами профессор Грант перевернул ногой синее ведро с молоком и бросился, размахивая руками, на улицу.
Если бы Джимми не натолкнулся на профессора у самых ворот молочного питомника, могли бы выйти большие неприятности, но, к счастью, всё обошлось благополучно. Он заставил профессора следовать за собой и привёл его в пещеру, где их с нетерпением ждала Елена.