Две тысячи американцев и столько же американок, не считая негров и детей, спешно заключали пари, общая цифра которых доходила до 8000, на сумму не менее 16000000 долларов.
Иван Степанч занял лучший номер в фешенебельном отеле на Гардинг-стрит.
Спортивные журналы подняли тираж втрое. Автомобили с трудом продвигались среди гор летучек с портретом Иван Степанча, тысячами тонн сбрасываемых с аэропланов. На бирже начиналась паника. Иван Степанч с аппетитом завтракал.
Двадцать четыре американки, среди которых было пять высококвалифицированных старух, восемь девочек, десять вдов и остальные — дочери миллиардеров, ломились в номер Иван Степанча…
Иван Степанч сидел в номере, рассеянно обедал и в промежутках играл на гитаре.
Между тем подавленные чемпионы, предчувствуя близкое посрамление, не зевали. Они решили во что бы то ни стало узнать секрет. Двенадцать человек, стол, шесть бутылок коньяку, негодяй хозяин и недорогой наемный убийца явились великолепным материалом для уголовных построений. На эстраде танцевали фокстрот.
Директор цирка подозревал. Роняя пепел на лацкан фрака, он схватил трубку настольного телефона.
Вежливый Гарри Пиль, гениальный сыщик Скотленд-ярда, иронически повесил трубку и не торопясь приклеил себе рыжую бороду.
Иван Степанч грустно ужинал. В дверь ломились американки, заключая между собой пари и лихорадочно подкупая хитрых лакеев.
Недорогой наемный убийца решительно надвинул кепи на порочные глаза. Чемпионы потирали руки. Время состязания грозно приближалось.
Ежедневно Иван Степанч приезжал на автомобиле в Спортинг-Палас на тренировку. Он быстро выходил из лимузина, отбиваясь от двадцати четырех американок, обстреливавших его бананами, туберозами и чековыми книжками.
Дабы ни один нескромный глаз не мог проникнуть в мировую тайну Иван Степанча, ко времени его приезда тренерский зал освобождался от недовольных чемпионов.
Иван Степанч вышел в зал, и директор, затянувшись гаваной, бдительно развалился в кресле против захлопнувшейся двери.
— А теперь надо действовать. Кажется, он уже там, — пробормотал наемный убийца, загримированный водосточной трубой.
Он висел вдоль наружной стены тренерского зала, на высоте десяти футов от уровня моря. Небольшой карманный лом и цепкие пальцы сделали свое дело. Негодяй осторожно вынул один из кирпичей и заглянул в тренерский зал. Иван Степанч стоял перед контрольным мячом и задумчиво перелистывал словарь.
Убийца затаил дыхание. Сейчас он узнает азиатскую тайну Иван Степанча…
А в это время Гарри Пиль с ловкостью молодой змеи полез по ребру соседнего небоскреба.
Ничего не подозревавший Иван Степанч перелистывал словарь, изредка поднимая глаза к потолку и старательно выговаривая:
— Будьте добры, мистер, дайте мне один билет на очень скорый поезд в Сан-Франциско.
— Тысяча чертей, хороший прием! — буркнул негодяй с легкой завистью. — Этот парень мне начинает нра…
Но он не окончил фразы. Тяжелая рука Гарри Пиля легла на его плечо.
— Ни с места, негодяй! Именем закона вы арестованы!
Приближались полисмены.
Не зная того, что он был на волосок от смерти, Иван Степанч особенно ласково улыбнулся директору и сел в автомобиль.
— Пожалуйста, на вокзал, — сказал он шоферу.
Мотор помчался. Но следом за ним помчались два других мотора. Один, легковой, — с Гарри Пилем, другой, грузовой, — с двадцатью четырьмя американками.
Они настигли Иван Степанча у самого вокзала.
Гарри Пиль ловко прыгнул из своей машины прямо в машину Иван Степанча и спешно надел на бедного шофера наручники, затем, повернув к расстроенному чемпиону добродушное лицо, гениальный сыщик приподнял котелок.
— Мистер, негодяи хотели вас похитить как раз накануне состязания. Вас везли на вокзал. Но, к счастью, я подоспел как раз вовремя.
Двадцать четыре американки торжествовали.
— Да здравствует Иван Степанч! — кричала восторженная толпа.
Иван Степанч перелистал словарь и старательно сказал, раскланиваясь:
— Напрасно вы беспокоитесь, я не боюсь негодяев.
В день состязания директор потирал руки. Иван Степанч грустно натягивал на свои тощие, но очень волосатые ноги красивое трико.
Десятки сыщиков во главе с Гарри Пилем шныряли в коридорах цирка, охраняя Иван Степанча от злостных покушений.
Чемпионы волновались в ожидании страшного жребия.
Спортинг-Палас содрогался, как лейденская банка. Джаз-банд играл туш. Двадцать четыре американки рыдали от нетерпения.
Наконец на арене появился директор:
— Мистеры, состязание начинается. Сейчас будет брошен жребий.
Двенадцать чемпионов всех цветов интернациональной радуги выступили в зыбкую полосу ослепительных прожекторов. Вслед за ними вышел тощий Иван Степанч. Цирк задрожал от аплодисментов. Иван Степанч слабо раскланивался.
Двенадцать жребиев было брошено в цилиндр директора, и двенадцать чемпионов, обливаясь холодным потом, опустили в него двенадцать мускулистых рук.
Жребий достался чемпиону среднего веса, голландцу ван Гутену. Голландец побледнел, спешно начал письмо в Амстердам, своей престарелой матушке.
Иван Степанч, загадочно улыбаясь, положил на ковер словарь.
Ван Гутен передал письмо директору цирка, в последний раз пожал одиннадцать рук товарищей-чемпионов и вышел в круг, надевая перчатки.
Раздался свисток. «Будь что будет», — подумал несчастный голландец, не смея отвести своих честных глаз от ядовитых глаз Иван Степанча.
С отчаянием обреченного кинулся к неумолимому Иван Степанчу и дал ему в морду.
Кожаная голова мопса закрыла на секунду всю узкую голову Иван Степанча.
Вентиляторы жужжали в мертвой тишине, как аэропланы, разбрасывая сильные электрические искры.
Иван Степанч пошатнулся и упал. Судьи схватились за часы, считая секунды.
Голландец вдавил голову в богатырские плечи и ждал гибели. Он не сомневался, что ближайшие три секунды принесут ему гибель.
По правилам бокса, борец, пролежавший более десяти секунд, считается побежденным.
Прошла одна секунда, две и три.
Вентиляторы жужжали. Иван Степанч лежал.
Четыре, пять, шесть, семь.
Иван Степанч лежал.
Восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать и тринадцать.
Гробовое молчание.
Прошло еще две минуты, после чего на арену вышли четверо очень красивых лакеев в простых фраках, взяли Иван Степанча за руки и за ноги и унесли.
Публика неистовствовала.
— Что это значит, негодяй? — заревел директор.
Иван Степанч с трудом раздвинул левым глазом вздутую, разноцветную щеку, перелистал словарь и старательно выплюнул на ковер четыре передних зуба.
Толпа громила Спортинг-Палас.
1923
Козел в огороде*
Товарищ лектор, в чем цель жизни?
На эстраду провинциального клуба вылез громадный небритый человек в зловещем фраке.
Он громко откашлялся и затем сиплым шепотом спросил:
— А где же аккомпаниатор?
— Помилуйте, товарищ лектор, — встревожился Саша, — лекция ведь! Самогон ведь. И борьба с ним. Какая же может быть тут музыка?
— Лекция? Гм… А может быть, спеть все-таки что-нибудь, а? Из «Демона», а?
— Хе-хе! Лекция ведь.
— А я, ей-богу, лучше спою! Чесс… слов… Этакое что-нибудь…
Н… на земле весь р-р-род людской
Ча-тит адин кум-м-мир свящ… е-э-ээ…
— Что вы, что вы! Лекция ведь. Самогон ведь и, так сказать, борьба. Так у нас и на афише написано.