Он не виден, но он грозит уничтожить урожай.
Командир Агрохима осматривает окрестности в бинокль.
Крестьяне-разведчики возвращаются с разведки.
— Товарищ командир, справа появились передовые летучие отряды саранчи. Суслики окопались по всей линии фронта.
— Дальше…
— В юго-восточном направлении поиски жучков кузьки.
— Дальше…
— По всему фронту наблюдается отсутствие дождя. Вчера были замечены тучи, но они прошли стороной.
Командир Агрохима берет трубку полевого телефона.
— Алло! Химическая батарея номер три! К бою. Прицел сто двадцать. Трубка сто двадцать. По саранче. Беглый огонь!
Послышался грохот пушек, и химическим дымом застлало тот участок горизонта, откуда надвигалась саранча.
— Алло! Взвод особого назначения. Немедленно затопить хлором окопы сусликов. Исполнено? Великолепно! Дальше. Алло! Суперфосфатный дивизион, приказываю продвинуться на сто верст вперед и закрепить за собой занятую территорию химическим удобрением.
В это время над полем битвы появилось облако. Оно быстро разрослось в тучу. Но ветер гонит его мимо. Дождя нет.
— Алло! Зенитная батарея. Дождевыми патронами по облаку. Огонь!
Со свистом пронеслись вверх снаряды зенитной батареи. В середине тучи вспыхнули взрывы, и послышался грохот. Вслед за тем блеснула молния, грянул гром, и живой, благодатный ливень хлынул на готовые для урожая поля.
Разведчики докладывали командиру Агрохима:
— Товарищ командир, передовые летучие отряды саранчи рассеяны дымом газовых батарей. Суслики выбиты из окопов и в беспорядке отступают. Жучок кузька сдался в плен. По вашему приказанию линия фронта удобрена суперфосфатом. По всей линии выпали обильные дожди. Урожай за нами.
Так мы ведем в мирное время войну на сельскохозяйственном фронте.
Иностранный шпион возвратился из СССР в свой штаб и был введен в кабинет военного министра.
— Ну как дела у большевиков? Готовятся ли они к войне?
Шпион неопределенно покрутил головой:
— Как вам сказать… Я не заметил, чтоб-бы особенно готовились к войне.
— Вы меня радуете. Чем же они заняты?
— Сельским хозяйством они заняты.
— О! Это очень хорошо. Ну и что же? Их занятия сельским хозяйством идут успешно?
— Чрезвычайно успешно, господин министр. Они отлично истребляют всяких полевых паразитов удушливыми газами. Суслики, кроты, жучки, саранча гибнут миллионами от их химических батарей. Урожай будет прекрасный.
— Я очень люблю прекрасный русский урожай! — с восторгом воскликнул военный министр, потирая руки. — Нам очень пригодится вкусный и питательный русский хлеб. Мы захватим этих наивных большевиков врасплох. Пока они будут заниматься своим сельским хозяйством, мы — пиф-паф! И никакого большевика. Немедленно же отдаю распоряжение об интервенции СССР.
— Да, но, — задумчиво сказал шпион, — эти большевики-варвары могут взять и начать травить нас из своих сельскохозяйственных батарей. А потом доказывай, что ты не суслик.
— Черт возьми, — сказал военный министр, — этого я не учел. Нет, положительно большевиков трудно обвести вокруг пальца. А жаль!
1924
Неурожай на… субсидии*
Публики было мало. Штук шесть.
Человек в чужом фраке сипло откашлялся и начал:
— Милостивые государи и государыни! Керенский я, Александр Федорович. Почему ж нет оваций? Очень странно. Можно сказать, народный трибун, вождь. Вот и мадам Кускова может подтвердить. Мадам Кускова!.. Она куда-то вышла. Хе-хе! Итак, продолжаю. По имеющимся у меня самым достоверным сведениям, в России начался небывалый, чудовищный голод. Сто миллионов населения накануне гибели… Виноват? Вы говорите, что это неправда? Нет, правда! Мне говорил один знакомый полковник. То есть как при чем здесь полковник? Вы, может быть, и генералов не признаете? Мадам Кускова может подтвердить. Честное слово! Ну, если не сто, так пятьдесят, во всяком случае! Ну, двадцать пять. Одним словом, господь бог покарал большевиков. Факт.
Керенский сделал круглые глаза и свистящим шепотом продолжал:
— А все потому, что эсеров и меньшевиков не послушались. Учредительное собрание разогнали. И Кускова может подтвердить… Итак, Россия накануне гибели. Я слышу стоны умирающих и карканье ворон, которые грозными стаями носятся над разоренной русской землей! И главное, что большевики, эти изверги и негодяи, отказываются от всякой заграничной помощи! Это ли не подлость! Посудите сами. Организовали бы мы здесь комитет помощи, привлекли бы американский капитал… То да се… А там, смотришь, АРА какая-нибудь выскочит… Меня бы назначили уполномоченным, мадам Кускову — заведующей финансами. Ну, там штаты всякие, оклады. Это само собой разумеется… А то, знаете ли, субсидий больше нигде не дают…
Керенский понизил голос:
— А главное — ин-тер-вен-ци-я! Вы понимаете? Вооруженное вмешательство. Это же шикарно! Шум, гром, блеск. Бенгальские огни и десять оркестров военной музыки. Знамена развеваются, штыки блестят, и я впереди, на белой лошади. Заметьте себе. И мадам Кускова может подтвердить.
Глаза Керенского сверкнули.
— Милостивые государи и милостивые государыни! Вы все, как один человек, должны требовать интервенции. Раз большевики не желают заграничной помощи, так мы сами должны устроить эту помощь. Верно я говорю?
Пауза. Молчание.
— Вы молчите? Ай-ай-ай! Не хорошо так индифферентно относиться к столь важному вопросу! Виноват? Вон там, в двенадцатом ряду, кажется, кто-то кричит, что, мол, русские вовсе не голодают и не нуждаются в заграничной помощи?
Керенский театрально возвел к небу руки:
— Хорошо! Допустим. Но я-то, я… Разве я не русский?
Он ударил себя кулаком в манишку:
— Как перед истинным богом, русский… И мадам Кускова может подтвердить. А разве я не голодаю? Верьте слову… Второй день ничего не ел… Если бы не мадам Кускова… Так… Эх, да что там говорить… Субсидий нет… Вы говорите, фрак? Разве это фрак? Прошу убедиться — на локтях дырки… Подкладка на портянки пошла… Укрываюсь я этим фраком заместо одеяла, вот что… Как перед богом… Пуанкаре подарил… на бедность…
Керенский встал на колени и заплакал.
— И вообще, жрать нечего… Помогите пострадавшему от неурожая… на субсидии…
Сконфуженная публика полезла за кошельками.
1924
Тихая оппозиция*
Продолжение немецкими социал-соглашателями мнимой оппозиции имеет целью удержать действительную энергию масс от настоящей борьбы против реакции и Гинденбурга.
Приехав в Берлин, Гинденбург кряхтя вылез из вагона и вышел к встречавшему его «народу».
Оркестр грянул гимн. Послышались крики «гох!».
— Будьте покойны, господин президент, — услужливо изгибался Лютер, обходя вместе с Гинденбургом ряды встречавших. — Будьте уверены. Встреча — как в лучших домах-с… не жалея затрат, так сказать. Весь великий германский народ в лице своих лучших представителей имеет счастье приветствовать своего обожаемого президента республики.
— Чего-чего? — раздраженно переспросил президент, приставив ладонь к уху. — Чего президента? Не слышу.
— Республики-с, — застенчиво пояснил Лютер. — Германской республики-с! Республика ведь у нас, ваше превосходительство. Даже в газетках насчет того было пропечатано. Не изволили читать?
— Не читаю газет, — буркнул сердитый старик. — Не читаю. Ну да ладно. Посмотрим, что у вас тут за республика. Показывайте.
— Вот-с доблестный отряд рейхсвера. Видите — и знамена у них даже трехцветные. Все честь по чести. Вот-с фашисты. С палками. Честь по чести. Вот-с правые депутаты-с. Видите, как орут? Все в полной исправности, вашсиясь… не республика, можно сказать, а клад. Честь по чести…