— Чего же вы хныкаете, я не понимаю? Радоваться надо, а не хныкать.
— Почему радоваться?
— Потому, что сейчас будет ликвидирована последняя коммуникация.
— Между чем и чем?
— Между вами и виселицей. Веселитесь. Пойте. Хохочите!
Фюрер хохотал недолго.
1944
Ионыч из Вашингтона*
Многострадальную Европу постигло новое бедствие.
В Европе появилась группа бодрых американских джентльменов. Они путешествуют.
Мы знаем, что американцы любят путешествовать. И мы всячески приветствуем эту их неукротимую любовь к туризму. В самом деле, почему бы богатому, хорошо обеспеченному и не слишком обремененному работой человеку немножко не поколесить по земному шару?
Так сказать, людей повидать и себя показать!
Но, к сожалению, в данном случае к туризму — в его чистом виде — примешиваются некие элементы чисто американского бизнеса.
Упомянутые американские джентльмены являются не просто туристами, а в некотором роде туристами политическими, так как они одновременно члены конгресса.
Как известно, им было поручено совершить поездку по Европе в целях детального изучения вопроса о потребностях Европы в соответствии с «планом Маршалла».
У почтенных туристов широкие задачи, к туризму имеющие крайне отдаленное отношение.
В странах, которые они посещают, их интересует внутренняя политика и программа, продовольствие и сельское хозяйство, уголь, рабочая сила, денежное обращение и доходы и даже такой довольно страшный для путешественника вопрос, как, например: в какой степени синтетические жиры и масла заменяют натуральные продукты?
Их самым жгучим образом интересуют вопросы:
Какое экономическое значение имеют для Голландии политические «беспорядки» в Индонезии?
Какое значение имеет для Швеции импорт из СССР?
Явилось ли предоставление кредита СССР бременем для экономики Швеции?
Каковы шансы для создания таможенного союза в Западной Европе?
Носили ли забастовки и другие волнения в промышленности главным образом экономический или политический характер?
И многое, многое другое хочется знать дотошным путешественникам-конгрессменам.
Они мыкаются по Европе из страны в страну и всюду суют свой нос.
Кое-где они ведут себя с развязностью нувориша, попавшего в универсальный магазин.
Они думают, что в Европе все продается — правительства, парламенты, президенты, политические партии, банки, акционерные общества.
Они не стесняются распекать целые нации и делать строгие выговоры народам.
Они сварливо придираются ко всему.
Увидели, что парижане сидят в кафе, и тут же по-хозяйски распекли парижан:
— Не по кафе нужно сидеть, господа, а дело делать! Так-то!
Не понравились им англичане — и они тут же понизили их в ранге:
— Вот что, дорогие союзнички, вы уже больше у нас не великая держава. Хватит. Попили нашей кровушки. Теперь походите у нас в лимитрофах.
Они строги, но справедливы. Одних они казнят, других милуют.
Увидели Голландию — понравилась Голландия. Говорят голландцам:
— Ничего! Вы нам нравитесь — здорово угнетаете свои колонии, не стесняйтесь, лупите индонезийцев! Очень хорошо. Гуд бай! Вы у нас, у американцев, заслужили. Будет вам помощь. Не сомневайтесь!
Словом, хлопот полон рот. Где уж тут думать о туризме!
Есть у Чехова прелестный рассказ «Ионыч». В нем рассказывается жизнь некоего провинциального врача Старцева.
И заканчивается этот рассказ так:
«Прошло еще несколько лет. Старцев еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит и уже ходит, откинув назад голову. Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные, руки, и кричит встречным „Прррава держи!“, то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог. У него в городе громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе еще третий, повыгоднее, и когда ему в Обществе взаимного кредита говорят про какой-нибудь дом, назначенный к торгам, то он без церемонии идет в этот дом и, проходя через все комнаты, не обращая внимания на неодетых женщин и детей, которые глядят на него с изумлением и страхом, тычет во все двери палкой и говорит:
— Это кабинет? Это спальня? А тут что?
И при этом тяжело дышит и вытирает со лба пот.
У него много хлопот, но все же он не бросает земского места: жадность одолела, хочется поспеть и здесь и там…»
Мы, конечно, не склонны слишком обижать дореволюционного доктора Ионыча неприятными аналогиями, но все же надо сказать, что «дядя Сэм» чем-то напоминает чеховского Ионыча.
Это Ионыч — усиленный в сто тысяч раз, дошедший до грандиозных размеров, Ионыч в мировом масштабе.
Ионыч, сидящий за океаном на своих мешках с золотом, мечтающий купить весь земной шар и всюду посылающий своих заевшихся, наглых приказчиков.
И не могу я, чтобы немножко не поправить Антона Павловича, несколько его осовременить:
«Прошло еще несколько лет после Потсдамского соглашения. „Дядя Сэм“ еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит от высокомерия и уже ходит, откинув голову назад. Когда он, пухлый, красный, едет на „кадиллаке“ с раздирающе громким клаксоном и Маршалл, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, положив на баранку руля прямые, точно деревянные, руки, и кричит встречным народам: „Права держи!“, то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а мешок, набитый деньгами. У него в Западном полушарии громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение в Тихом океане и страны в Европе, Азии, и он облюбовывает себе еще новые, повыгоднее, и когда ему на Уолл-стрите говорят про какую-нибудь страну, назначенную к торгам, то он без церемонии посылает туда своих конгрессменов, которые совершают путешествие по Европе, не обращая внимания на голодных, оборванных женщин, детей и стариков, смотрящих на него с ужасом, и, тыча во все страны палкой, говорит:
— Это Греция? Это Турция? Прекрасно. Мы это берем. А тут что? Аэродром? О'кей! А это что? Франция? Заверните! А это что, нефть? Беру.
И при этом тяжело дышит и вытирает со лба пот.
У него много хлопот дома, но он не бросает ни одной страны, которая „плохо лежит“: жадность одолела, хочется поспеть и в Западном полушарии и в Восточном».
Не правда ли, получается мило?
Говорят, что туристы «дяди Сэма» собираются посетить Советский Союз.
Почтенным туристам, вероятно, очень хотелось бы бодрым шагом пройтись по нашей необъятной стране с палкой, тыкая ее в разные места:
— А здесь что? Баку? Заверните. А это Урал? Заверните! Золото? Заверните. Нефть? Заверните.
Но увы!
Завернуть наши богатства — кутеж не по карману даже для такого Ионыча в мировом масштабе, как «дядя Сэм».
И его туристам не придется говорить нам: «Заверните!»
— Заверните! — скажет им советский народ. — Заверните оглобли!
1947
Тени Фонтенебло*
Американский генерал Брэдли энергично потер руки, подошел к большой карте и сказал:
— Итак, господа, я полностью разрешил все ваши разногласия. Все более или менее ясно. Я делаю краткое резюме. Итак, молодцы англичане разбивают русских на левом фланге, молодцы французы разбивают русских в центре, молодцы турки и греки разбивают русских на правом фланге, после чего войну против мирового большевизма можно считать законченной. Возражений нет?
В штабе западного союза в Фонтенебло воцарилось глубокомысленное молчание. Французский генерал де Латтр де Тассиньи посмотрел на английского генерала Монтгомери, английский генерал Монтгомери в свою очередь посмотрел на французского генерала де Латтр де Тассиньи, затем они оба посмотрели на американского генерала Брэдли и погрузились в глубокую задумчивость.