4. Гибнущая репутация Вана
Через двадцать минут профессор Грант и Елена, одетые в дорожные костюмы, вышли из ворот фермы. Их никто не увидел.
Лакей играл с шофёром в карты, сидя в траве у гаража. Садовник Свен окапывал яблони в самом отдалённом углу сада. Повар бранился с экономкой в кухне.
Возле бара «Хромой фонарь» стояло такси. Шофёр в косматой кофте и вишнёвых крагах, с очками, поднятыми над козырьком кепи, задрав голову, вливал себе в горло яблочную настойку. Хозяин бара стоял в дверях с метёлкой из куриных перьев и зевал во весь рот, поглаживая фартук.
— Добрый вечер, господин профессор, — сказал хозяин бара. — Ставлю сто против одного, что бездельник шофёр такси не заработает на вас ни одного цента. Ваш форд славится во всём округе.
— Добрый вечер, мистер Бобс, — любезно ответил профессор Грант, — можете считать себя проигравшим. — С этими словами профессор Грант влез в такси.
Шофёр кинул в стакан монету, а стакан кинул хозяину бара. Потом надел рукавицы и завёл мотор.
Елена вынула из кармана письмо и протянула его мистеру Бобсу.
— Если вам не трудно, передайте это письмо завтра сыну архитектора Джимми.
Она быстро вскочила в автомобиль.
Мотор выстрелил четыре раз и рванулся вперёд, оставив старика Бобса в облаке пыли и синего дыма.
Иметь такую выдающуюся собственную машину и пользоваться такси! Положительно, старик Грант начинает чудить.
Старик Бобс приложил письмо в виде щитка к глазам, посмотрел, щурясь от солнца, вслед удаляющемуся такси, пожал плечами и, взмахнув пёстрой метёлкой, пошел в бар, где уже, несмотря на ранний час, начиналась драка.
В это же время в ворота фермы профессора Гранта въехал на велосипеде загадочный молодой человек — Ван, один из главных действующих лиц этого романа.
Ван кинул машину в траву и увидел у задней стены гаража чёрного лакея мистера Гранта.
Ван сдернул с головы кепи в шахматную клеточку и махнул им в воздухе.
— Алло! Профессор Грант дома?
Лакей бросил трефового короля и пиковую семерку на розоватый клевер и вскочил на ноги.
— Профессор дома. Как прикажете доложить?
— Скажите, что его желает видеть мистер Ван по делу, не терпящему отлагательства.
Негр приветливо озарил окрестности белозубой улыбкой и скрылся в дверях особняка.
Загадочный Ван нетерпеливо заходил взад и вперёд по лужайке перед домом.
Прошло десять минут.
Дверь распахнулась, и на пороге появился лакей. Конечно, было бы крайне легкомысленно утверждать, что он был бледен. Он был даже, может быть, более чёрен, чем всегда. Он сверкнул яичной скорлупой своих белков и выбросил вверх тревожный сигнал гуттаперчевых манжет.
Он орал:
— Алло! Старик Свен! Боб! Мистрис Моро! Алло! Все сюда!
Негра окружили остальные слуги.
— Профессор… Полчаса тому назад он же был дома, — заплетающимся языком пролепетал лакей. — Его нет. Он исчез. Мисс Елена исчезла. Все исчезли. Я читал бумагу. Вот она, эта бумага. Я увидел её на столе мисс Елены.
С этими словами негр протянул слугам бумагу.
— Вот она. Прошу вас, читайте.
Ван выхватил лист из рук лакея. На бумаге было написано красным карандашом следующее:
«Мы покидаем с отцом ферму навсегда. Всё наше имущество оставляем слугам в полную собственность. Жалованье за две недели вперёд на комоде, возле зеркала.
Елена Грант».
Ван отчаянно свистнул. В два прыжка он очутился у двери и ринулся внутрь дома.
Прислуга гуськом последовала за ним.
Как человек, хорошо знакомый с расположением комнат, Ван быстро отыскал кабинет профессора. Он обвёл глазами помещение, молниеносно выбросил с грохотом все двенадцать ящиков письменного стола, полез под кровать, выгреб кучу обгорелой бумаги из камина, опрокинул ногой плевательницу и горестно воскликнул:
— Его здесь нет! Он увёз его с собой!
Затем Ван надел кепи, огорчённо пожал руку лакею, выбежал из дома и вскочил на велосипед.
— Ничего! — закричал он обалделой прислуге. — Ничего! Ван отыщет его во что бы то ни стало. Ван не даст своей репутации погибнуть.
Ван отчаянно зашинковал ногами и, поравнявшись с трактиром, остановился.
— Эй, хозяин! Не проходил ли здесь полчаса тому назад профессор Грант со своей дочкой? У него был в руках свёрток?
Старый Бобс критически оглядел Вана и пробурчал: «Первый раз вижу такую пронырливую ищейку. Ох, чувствую я, что старик Грант начудил».
Он сказал вслух:
— А если бы даже он здесь проходил или, скажем, проезжал на такси, на синем закрытом такси, вам бы от этого стало легче?
— Но свёрток, свёрток?
— А если бы даже у него в руках действительно был свёрток? Ну?
Ван вскочил на машину. Спицы вспыхнули молнией. Облако пыли ударило в самый нос старика Бобса.
Шоссе стремительной серой лентой развернулось под беснующимися башмаками Вана, который думал:
«Синее закрытое такси. Совершенно верно. Я видел его, подъезжая к трактиру. Моя репутация должна быть спасена! И она будет спасена!»
Ровно в семь часов двадцать три минуты профессор Грант со своей дочерью вышли на перрон Нью-Линкольнского вокзала.
Профессор бережно держал под мышкой большой, тяжёлый свёрток.
Через две минуты они уже были в купе. Стёганые стенки с кожаными пуговичками подрагивали, занавески трепал ветер, пол ходуном ходил под ногами. Мимо окна косо резались сосны и ели, выскакивали двойные номера неожиданных семафоров, мосты наполняли уши железным грохотом.
Ровно в семь часов двадцать семь минут мокрый и красный Ван, тяжело отдуваясь, таща на плече свой велосипед, вступил на пустой перрон Нью-Линкольнского вокзала.
— Чёрт возьми! Я, кажется, слегка опоздал. Но это ничего. Экспресс идёт до Нью-Йорка двадцать часов. За это время можно кое-что предпринять, и моя репутация, так или иначе, будет спасена.
С этими словами Ван прислонил свой велосипед к автомату для стрижки ногтей и быстрыми шагами направился в комнату дежурного полицейского комиссара.
Елена нежно прижалась к отцу.
— Завтра днём мы будем у Матапаля.
5. Преимущество Матапаля перед Пейчем
— Товарищи! — сказал Пейч на вечернем заседании стачечного комитета. Итак, война объявлена. Сегодня ровно в полдень началась забастовка рабочих тяжёлой индустрии Соединённых Штатов Америки и Европы. По имеющимся в моём распоряжении самым точным и самым последним сведениям, ни одно предприятие не оказалось штрейкбрехером.
(Бурные аплодисменты.)
— Товарищи, перед нами тяжёлая задача. Мы должны с ней справиться. От этого, может быть, зависит счастье наше и наших детей. Две недели забастовки — и большая программа вооружений мистера Матапаля будет сорвана!
(Крики одобрения. Аплодисменты. Шум.)
— Товарищи, уже недалёк час, когда мы сумеем взять твёрдой рукой за горло кучку негодяев, окопавшихся на Пятой авеню, и, я надеюсь, нам удастся стрясти с их лысых голов шёлковые цилиндры на кремовой подкладке!
(Крики: «Верно! Правильно! Да здравствует Пейч!»)
Затем на трибуну взошёл человек в кожаной куртке с небольшим эмалевым красным флажком на груди. Он снял чёрную фуражку и поднял руку, и зал потонул в буре аплодисментов…
— В принципе я ничего не могу возразить против того, что сказал с этой трибуны уважаемый товарищ Пейч. Я бы только хотел задать собранию несколько не столь существенных, но тем не менее достойных некоторой доли внимания вопросов.
(Голоса: «Просим! Говори, Галифакс!»)
— Товарищи, как вы смотрите на возможность уладить конфликт с правительством мирным путём? Лично мне кажется, что это вполне возможно. К чему понапрасну тратить силы, если всё равно мы забастовкой никакого толка не добьёмся?
(Голоса: «Внимание! Галифакс острит!» Шум. «Тише!»)
— В сущности, наши требования сводятся к следующему: восьмичасовой рабочий день, всеобщее разоружение и все политические права рабочим. Не так ли? В чём же дело? По имеющимся у меня точнейшим сведениям, Матапаль готов пойти на восьмичасовой рабочий день. Политические права? Если не считать некоторых пустяковых ограничений, мы имеем все политические права, вплоть до права жениться без контроля верховного совета предпринимателей и иметь неограниченное количество детей мужского пола (о девочках я не говорю: на черта они нам сдались!). Что же касается всеобщего разоружения, то, на мой взгляд, дело обстоит проще. Из-за чего, собственно, заварилась каша? Пусть СССР разоружится, примкнёт к Соединённым Штатам, и дело с концом, не так ли, товарищи?
(Шум. Крики: «Долой!» Свист. Голоса: «Просим!»)
— Ну, что ж, — сказал Галифакс, когда шум в зале улёгся. — Ну, что ж. Я сказал всё, что должен был сказать. Больше никаких предложений не имею. Однако снимаю с себя всякую ответственность за последствия упорства Пейча. Матапаль шутить не любит. И я не буду удивлен, если завтра у нас в водопроводах не окажется воды, в булочных — хлеба, в кухнях — газа и в лампочках — света.
С этими словами Галифакс сошёл, окружённый своими сторонниками, с трибуны и, провожаемый свистками, скрылся в боковом проходе.
— Старая песня! — послышались возгласы. — Басни! Заячья душонка! Долой Галифакса! Да здравствует Пейч!
Заседание было закрыто.
— Этот тип мне не нравится, — сказал человек в кожаной куртке, выходя с Пейчем на воздух.
Пейч задумчиво затянулся.
— Как вам сказать… Пожалуй, вы правы. Однако уже полночь, а нам с вами предстоит о многом переговорить.