— Почему он скрывается?
— Он… спал с проводницей. Я их накрыла.
— Это… очень большое преступление?
— В служебное время! — воскликнула она. — И это еще не все!
Я пожал плечами. Черт его знает. Если штурман на вахте будет развлекаться с поварихой, судно далеко не уплывет. Только очень уж не женское дело заниматься такими расследованиями.
Мы миновали общий вагон, ныряя под голые сонные пятки, торчащие с полок, и оказались в хвостовом вагоне. Здесь я взял ее за локоть и попросил объяснить суть до конца.
— Он был с одной, а, когда я акт составляла, сказал мне фамилию другой… Я же их всех в лицо знать не могу… И я в акт вписала другую фамилию, невинную… Акт в Москву придет, эту другую вызовут, позорить начнут, а она женщина больная, порядочная… Вот он какой подлец, понимаете? Он прячется; мне в Котласе сходить, а без него акт переписать нельзя… И девушка прячется — та, настоящая… Молоденькая, студентка, кажется, подрабатывает на практике проводницей… А он старый, два раза женатый, трем детям алименты платит… Поймать его надо до остановки, а то сойдет, отстанет и потом скорым в Вологде догонит, а меня уже не будет… — Ей-богу, Аня чуть не плакала.
И мы пошли обратно по вагонам, опрашивая проводниц и проводников, но все говорили, что вообще не видели бригадира. И когда мы проходили наш вагон, то Борис исчез. Детектив не увлек его.
Двери вагона-ресторана на стук не открывали очень долго. Наконец появился парень лет двадцати в белой куртке. Он с большой неохотой и наглой неторопливостью отпер двери, и мы прошли в ресторан.
На сдвинутых стульях, посередине салона, спал пьяный пожилой мужчина.
Качались шторы, позвякивали бутылки в ящиках. Замусоренный пол и грязные скатерти были беспощадно освещены ярким электрическим светом.
Еще один парень в белой куртке и с перебитым носом появился откуда-то. Аня приказала ему открыть кухню.
— Покажите ваш спецдопуск, — ласково попросил парень.
Аня энергично отпихнула кривоносого и открыла дверь в кухню своим ключом. Парни поглядели на меня и отошли в сторону. Я поблагодарил Бога за то, что не надел флотской фуражки. Сейчас они принимали меня за оперуполномоченного. Я курил и делал непроницаемый, зловещий, профессиональный вид. Пока это помогало.
— Ага! — сказала Аня. — Хорошенькое дело! На кухне! Ночью! Посторонние! А потом людей заразой кормят!.. Вылезай!
На кухне за баком-кипятильником пряталась бледная девушка в красном пальто и красной фетровой шапочке с бантиком и брошкой. Она не подняла глаз на нас, стояла, прижавшись к стене спиной, и глядела под ноги.
— Вылезай! — опять приказала Аня. Совсем она была сейчас беспощадная. А мне почему-то было неудобно и стыдно.
— Не выйду, — одними губами сказала девушка и сунула руки в карманы красного пальто.
— Еще как выйдешь, голубушка! — сказала Аня.
И девушка двинулась из кухни вызывающей женской походкой, виляя бедрами и не вынимая рук из карманов.
— Со стариком спала — не стыдно было, а теперь глаза тупишь, — сказала Аня, этими словами как бы стараясь поддержать в себе необходимую беспощадность.
Я открыл дверь из ресторана перед девушкой.
— Я с бригадиром не спала, я только рядом лежала, — медленно и угрюмо и как-то задумчиво сказала обвиняемая, проходя мимо.
— То-то они полчаса купе не открывали, — сказала Аня уже для меня.
— Я одетая была, вы сами видели, — сказала девушка и остановилась в тамбуре, оглянулась в еще не захлопнувшиеся двери ресторана. И я заметил, что парни и она успели обменяться каким-то значительным взглядом. «Не здесь ли и бригадир?» — подумалось мне.
— Я вас попрошу с ней побыть, — сказала Аня. — А я за милиционером схожу. Он на этом перегоне подсесть должен. Теперь еще и с рестораном разбираться придется.
— Хорошо, — сказал я. — Побуду, — мне все-таки хотелось узнать, чем все это кончится.
Аня ушла; я остался с девушкой в красном пальто среди шума вагонного тамбура.
Она опять прислонилась спиной к стене и все не вынимала рук из карманов. И в этой позе было презрение и презрительное терпение. Она молчала непроницаемо и, по-моему, без большого напряжения.
Поезд сбавил ход, мелькнули и пропали за окном двери огоньки стрелок, громыхнули колеса на стыках. И опять увлекающе загудел паровоз, наращивая свой бег в глухой северной ночи.
Минута тянулась за минутой, я не выдержал паузы, спросил:
— Где бригадир?
— Не знаю.
— Знаете.
— Докажите, — сказала она лениво и нахально. Она также принимала меня за определенного сотрудника. И она, кажется, уже имела опыт разговора с ними. Имеющие такой опыт не торопятся отвечать. И еще было в ней что-то такое, что тревожило меня. «Чего я-то ввязался? — думал я. — На кой черт это нужно? Воюю пока что с двадцатилетней девчонкой…»