— В статую начали влюбляться самым настоящим образом. Однажды накрыли служителя музея, который ее обнимал, вместо того чтобы стирать пыль. Над служителем начали издеваться, и он утопился. А самое интересное произошло в эту войну… Не сварить ли вам кофе?
— Потом.
— Вы сидите с закрытыми глазами, и я не знаю, спите вы или нет… Ее увидел немец-эсэсовец. И приказал доставить к нему домой. Итальянцы, естественно, доставили. Утром его нашли у ее ног с простреленной башкой и запиской в руках: «Так как ни одна живая женщина не может дать мне жизнь-мечту, которую подарила мне ты, я отдаю тебе свою жизнь». Конечно, это был человек, уставший от войны, битый, хвативший лишку сильных ощущений, понимающий, что игра проиграна; быть может, он даже догадывался, что его ждет виселица. Но все-таки можете себе представить силу воздействия Бегущей по волнам. Вероятно, тысячи, тысячи лет назад она стояла в храме. Море затопило храм, но где-то осталась воздушная подушка. А потом землетрясение разрушило храм, и она всплыла. Вот и все.
— Я буду настоящей артисткой, — сказала Тамара после длинной паузы. Она сидела, подняв ноги на диван, обхватив их руками, прижав голову к коленкам.
— Бросайте это дело, пока не поздно! — сказал Басаргин. — У меня была жена актриса. Из всех несамостоятельных профессий — ваша самая несамостоятельная. Вечное ожидание. Оно обязательно заканчивается неврастенией. Истерики и симуляция истерик, водка, валерьянка и…
— Вы это о своей жене? — спросила Тамара. Теперь она больше не упиралась лбом в коленки.
— Да, — сказал Басаргин.
— Я стану большой артисткой, — повторила она. — Однажды мы играли «Власть тьмы», и я держала паузу… И все сидели и слушали. И я поняла, что могу молчать сколько угодно, а зрители будут сидеть и слушать мое молчание и понимать все, что во мне… Пожалуйста, верьте мне!
— Конечно, конечно, — сказал Басаргин, следя за секундной стрелкой своих часов. Он молол кофе по всем правилам этой науки.
Она попросила разрешения примерить его капитанскую тужурку.
— Конечно, конечно, — сказал Басаргин, закончив молоть кофе, и подал ей тужурку, тяжелую в конце рукавов от золота нашивок. И осторожно, как корону, водрузил на ее голову капитанскую фуражку.
Тамара отошла к зеркалу над умывальником и притихла перед ним.
— Теперь здесь начальник вы, — сказал Басаргин. — Вот ваша койка. Утром матрос будет приносить вам кофе. Не удивляйтесь — матросы носят в ухе серьгу…
— Я знаю, что мои матросы носят в ухе серьгу, — перебила она надменно. — Когда мы поднимем паруса, капитан?
— Когда прикажете!
— И пусть стреляют пушки! Пусть все наши пушки стреляют, когда мы будем поднимать паруса!
— Есть! — сказал Басаргин и поставил кофейник на плитку.
На трапе показались и вызывающе стукнули женские туфли.
— Входи, Женя, — сказал Басаргин. И помощник повара Женя спустилась в каюту. — Чего ты так поздно?
Женя уставилась на Тамару. Тамара — на Женю. И Басаргин почувствовал себя лишним. Слишком откровенно и без стеснений рассматривали они друг друга.
— Я выпила соль, — сказала Женя, продолжая смотреть не на Басаргина, а на Тамару. — И мне дали другие талончики.
— Молодчина, — сказал Басаргин.
— Вам приходится пить английскую соль? — спросила Женя у Тамары.
— Нет…
— А я выпила две порции. Чтобы не отстать от судна. От него. — Женя мотнула головой в сторону своего капитана.
— Сядь, Женя, хочешь кофе? — сказал Басаргин. Ему показалось, что сегодня Женя выпила не только две порции соли, но и кое-что покрепче.
— Результаты будут через неделю. Если найдут бациллы, сообщат вам в море через пароходство по радио, — сказала Женя.
— Завтра доложи об этом старпому.
Женя присела к столу. Тамара налила ей в стакан кофе.
— Моего прадеда, наверно, сменяли на собаку, и моя фамилия теперь Собакина, — сказала Женя Тамаре. — Я учусь в восьмом классе заочно.
— Я не люблю учиться, — сказала Тамара.
— Я тоже! — оживившись, сказала Женя. — Но я закончу школу, если Павел Александрович возьмет меня в Арктику. — Она, очевидно, высмотрела в Тамаре все, что надо было высмотреть, поднялась и затопала вверх по трапу.
Она была в синей короткой юбочке и жакете с широкими плечами. С шестнадцати лет она плавала уборщицей на ледоколе, в семнадцать спуталась с каким-то матросом и родила сына, отца которого больше никогда не видела.
— Она в вас влюблена! — сказала Тамара.
— Нет. Просто ревнует. Такое часто бывает у подчиненных-женщин к начальникам-мужчинам. Особенно если капитаны распускают экипаж так, как это сделал я на «Денебе». Вам кофе не крепок? А то пошлем рассыльного за кипяточком.