«Денеб» начал клевать носом, спотыкаясь на противной волне. Какое-то большое судно обогнало их, черным привидением скользя вдоль правого борта. Это был серьезный пароход, у него был план, тонно-мили, борьба за экономию перевозок, за сокращение стояночного времени. Им было не по пути.
Старпом принес сигнальное зеркало и пинцет. Басаргин спустился в каюту. Женя сидела у стола на диване и держалась за горло.
— Через часик нас качнет, пищеблок, — сказал Басаргин. Он раскидал мелкие предметы по ящикам и закрыл ящики на ключ, снял со стола эбонитовую накладку, собрал и положил в умывальник пепельницы. Женя следила за каждым его движением, потом хрипло сказала:
— У нее кольцо на пальце. Она замужем?
— Какое кольцо? — спросил Басаргин. — Открывай пасть.
— Руки-то хоть помойте, — с грустью сказала Женя. — Небось когда с ней кофе пили, так сперва руки мыли.
— Дура, — сказал Басаргин добродушно. — Тебе приказано пасть отворить?
Женя открыла рот и зажмурилась.
— Теперь закрой, — сказал Басаргин. Он решил все-таки вымыть руки. С самого детства все его заставляли мыть руки!
— А если я научусь в шахматы играть, вы со мной играть будете? — спросила Женя и закашлялась. Кость стояла поперек ее дыхательного горла.
— Это еще посмотрим, — сказал Басаргин. — И надо было тебе после отхода подавиться!
— Я конспект по шахматам составила, — сказала Женя. — А если ее как следует раздеть, так она костлявая будет, эта ваша знакомая…
Басаргин достал бутылку со спиртом и протер пинцет. «Черт, — подумал он. — Было у нее кольцо или нет?» Ему захотелось представить себе Тамару, но чудилось только что-то косящее темным глазом и высокое. Никакой конкретности.
— Женя, убери конечности от лица, — сказал он и через дырку в сигнальном зеркале посмотрел в красный зев. Зайчик тронул дрожащий маленький язычок. — Черт, а где дыра в дыхательное горло? Женька, у тебя нет дыхательной дырки, совершенно нет.
Женя с трудом сказала:
— Этого не может быть.
Радист принес прогноз — ветер западный до семи баллов — и тоже долго смотрел в глотку Жене и не мог найти дыхательное горло. И старпом сменился с вахты и смотрел ей горло. И они спорили о том, где дыхательные щели. У Жени выступил на лбу пот, скуластое личико ее побледнело, глаза смотрели страдальчески.
Басаргин налил ей рюмку спирта и велел выпить. Она ломалась и только пригубила. Тогда Басаргин сказал, что надо пить до дна, иначе он узнает все ее мысли. Тут она сглотнула спирт, сразу немного опьянела, забыла про кость, и Басаргин отправил ее спать до утра, ибо утро вечера мудренее.
В кубриках спали заморенные стояночными делами курсанты. В носовых каютах храпели кадровые матросы, освобождаясь от винного перегара. В каютах командного состава спали штурмана, ублаженные на стоянке женами. Вокруг судна была ночь и дул ветер. Тридцатиметровые мачты описывали вершинами стремительные дуги. На вантах, марсах, салингах и реях было кромешно темно и неуютно. И все-таки дизель следовало остановить, людей поднять и послать на ванты, марсы, салинги и реи. Люди распустят и поднимут куски прошитой парусины. И тогда ветер заменит дизель, наступит тишина.
Курсантам следует проветрить мозги, если они решили вручить свою судьбу Нептуну. Работа есть работа.
Басаргин натянул штормовую куртку и вышел из каюты на палубу. Ему платили за то, чтобы делать из мальчишек моряков.
Сплошная тьма. Только лицо рулевого, освещенное слабым светом из-под колпака компаса.
— Сколько на румбе?
— Двести семьдесят, товарищ капитан.
— О чем думаешь?
— О футболе, товарищ капитан.
— Вахтенный штурман? — спросил Басаргин в темноту.
— Да, Павел Александрович.
— Все наверх, Юрий Алексеевич, паруса ставить!
Юрий Алексеевич присвистнул. Сейчас он чешет в затылке и говорит про себя приблизительно следующее: «Мастер опять спятил, нет, ему просто ударило в голову…»
— Есть, Павел Александрович!
Вахтенный штурман спустился с мостика. «Ти-та-ти-та-ти-та» — сигнал аврала. Впереди шесть часов лавировки. Смена галса каждый час. Утомительно для капитана, но он привык делать работу хорошо. Даже если это его последний рейс на «Денебе».
Басаргин зашел в штурманскую рубку. Знакомый до тошноты голубой язык Финского залива на влажной карте. По трапам загрохотали ботинки. Никто из курсантов не шнурует ботинки. Они так и ползают по мачтам в незашнурованных ботинках. Рано или поздно это кончится трагически. И ни один из штурманов и ухом не ведет. Не говоря об Абрикосове, черт бы его побрал! Кажется, даже старик «Денеб» закряхтел от раздражения.