Умение разделять несовершенство способов достижения цели от самой цели пришло к нему не сразу. После института неразбериха в работе действовала на Некрасова угнетающе, и он растрачивал нервную энергию на борьбу с окружающими его нелепостями, но потом — довольно скоро — научился «не переживать» по мелочам, ибо убедился, что, несмотря на всю неразбериху, дело в главном своем направлении двигалось правильно, хотя и медленно.
Несколько лет ему пришлось работать с заключенными, и послеинститутский страх перед людьми, руководить которыми невозможно без определенного насилия, требовательности, а значит — и ответного сопротивления и даже неприязни, исчез у него. Страх в тех условиях мог или исчезнуть, или же помешать работе начисто. Некрасов был сильным парнем, и это помогло ему обходиться без письменных жалоб и официальных разбирательств. Он уяснил себе, что любое взыскание следует налагать без личной злобы, мстительности, и тогда оно не может принести вреда. Этим тайнам не учат в институтах, хотя без них самое высокое увлечение своей специальностью бесполезно.
Некрасов шагал между рельсов узкоколейки, слушал гудение вентиляционных труб, любовался штангами и думал всякую всячину.
«Алафеев хороший взрывник, но пожилые взрывники лучше, — думал инженер. — А что этот тип сзади плетется? И как его фамилия? Он, кажется, подсобником на втором участке… Пять патронов в заряде — килограмм с четвертью скального аммонита… Сколько у него выдержка? Подойдем, он и ахнет — косточек не отыскать будет…»
— Алафеев, а он не ахнет? — спросил инженер.
— Черт его знает, — ответил Василий.
— О-отсырел, — подал голос Синюшкин.
— Шнур перебило, — сказал Василий, догоняя Некрасова. — Скорее всего, шнур перебило. Пустите, вперед пойду.
Инженер пропустил его вперед. Теперь лампа Синюшкина стала светить в самую спину инженеру, и впереди закачалась огромная тень, касающаяся плечами стен штольни, и в этой тени исчез Алафеев. Электросеть уже кончилась, вокруг смыкался мрак. Мокрое эхо шагов отражалось от неровных сводов.
«Синюшкин — подсобника фамилия, — вспомнил Некрасов. Он гордился своей памятью на лица, фамилии и имена рабочих. — Тянется за нами, потому что на представление рассчитывает. Такие в детстве палец сунут за щеку и полчаса стоят, на незнакомого человека глаза таращат…»
— Зачем вы идете? — спросил он. — Синюшкин ваша фамилия?
— Так т-точно! — ответил Степан. Он всегда отвечал начальнику по-военному.
— Почему вы идете в зону взрыва? Здесь посторонним нельзя быть. Все ясно?
Степан почесал в затылке и нерешительно остановился.
Тогда Василий сказал:
— Прошу всех провожающих покинуть вагон. — И закончил с интонацией Некрасова: — Все ясно?
Сейчас здесь имел право находиться только сам взрывник.
— Прошу всех провожающих покинуть вагон, — злобясь на боль в челюсти и получая удовольствие от возможности указывать начальству, повторил Василий.
— Ладно, Алафеев, в шесть рук мы быстрее разберемся, — миролюбиво сказал инженер.
— Вагонетку подогнать? — осторожно спросил Синюшкин.
— Нет, не надо, — решил Василий. Почему-то ему казалось, что патрон должен быть близко, что он остался в шпуре, но шпур не разрушен другими взрывами. — В первой боковой кайла возьми и лопаты, слышь, Степан!
— Возьму! — сказал Синюшкин и свернул в боковую камеру, а Василий и инженер сразу же, без прикидок и перекура, начали отваливать глыбы взорванной породы.
Некрасову работалось в охотку; руки, и спина, и легкие, и здоровое сердце просили нагрузки. Инженера ждал ужин в пустынной уже столовке, потом приемник и все еще не прочитанное, хотя получено было утром, письмо от любимой им женщины. Чтобы читать письмо, следовало остаться одному, быть помытым, чистым, отужинать и, читая, курить первую после ужина папиросу. И тогда мечты о необыкновенном, дерзко-удачливом будущем пронижут настоящее.
Степан принес кайла, и работа организовалась. Василий шел первым, угадывая направление к заряду. Чуть правее и чуть сзади работал инженер, а последним — Степан.
Они не говорили между собой, и потому им казалось, что работают они в полной тишине. И даже гудение воздуха в вентиляционной трубе не нарушало тишины. Каждый из них, войдя в ритм, перестал помнить о возможной опасности.
Степан Синюшкин был горд тем, что делает вместе с инженером и Василием ответственную работу. Но позади у него оставался целый день, наполненный физическим трудом. И получалось еще так, что он один отгребал в сторону породу за Некрасовым и Василием. Степан старался из последних сил. Ему надо было оправдать заступничество и доверие Алафеева, который не дал инженеру выгнать его из штольни. Вмешательство Алафеева он понимал так: «Ежели Синюшкина гоните, так оба тогда уходите».