— С собой возьмете? — спросил старпом. Не первый раз он снимал с полярных островов экспедиции и каждый раз удивлялся. Люди тащили с собой на Большую землю даже пустые консервные банки. Почему? Или люди привыкали ценить здесь, на краю света, каждую вещь, потому что нечем было заменить ее. Или им приходилось думать о реестрах, по которым придется сдавать инвентарь, и о вычетах из зарплаты.
Человек тяжело вздохнул и вдруг кинул печку в огонь. Искры густым столбом поднялись над костром.
— Вам мамонтовых бивней не надо? — спросил человек, и старпом понял, что это женщина. — Там и не очень потрескавшиеся есть.
— А что с ними делать? — спросил старпом. — Вы, что ли, начальник?
— Да.
— Мачту рубить будете?.. Давайте винтовки.
— Нет. Она самодельная. Винтовки я донесу, а вы каркас палатки возьмите.
Старпом вдруг рассмеялся — женщине было под пятьдесят лет. Он представил себе лица Ниточкина и доктора.
— И что вас сюда носит? — спросил старпом. — Столько сил, средств… И зачем все это? Чтобы здесь когда-нибудь люди стали жить? А зачем здесь жить людям, если на земле есть еще места, где и солнце, и тепло. А тут… тут вон даже мамонты и те подохли.
Женщина не ответила и внимательно посмотрела на старпома. Лицо у нее было измученное, закопченное. Старпому стало немножко стыдно.
— Мамонты рыжие были? — спросил он.
— Рыжие, — ответила женщина, и они пошли вниз, к катеру.
Погрузка заканчивалась. Последний огромный ящик нес моторист. Когда моторист ступил в ледяную кашу между катером и скалами, Ниточкин окликнул его. Моторист медленно повернулся к берегу. Ящик давил и сгибал его могучую спину, ватник распахнулся, рубаха задралась. Ниточкин кончиком лыжной палки провел по голому животу моториста, и тот опять заржал, сотрясаясь и скаля зубы.
— Вот так, — с удовлетворением сказал Ниточкин. — Жизнь бьет ключом, и все по голове!
Ящик на спине моториста заколебался, какой-то человек прыгнул в воду, поддержал ящик, заорал:
— Секли вас мало в детстве!
— Не бойсь, — сказал моторист. — И без тебя выдюжим, во!
— Доиграешься ты, Тряпкин, — сказал доктор.
Человек вылез обратно на камни, и старпом услышал, как он шепнул своим людям: «Следите за вещами… Случайный народ, по всему видно… Прошлый раз без песцовых чучел остались…»
— Вы слышали, что он болтает? — спросил Ниточкин.
— Нет, — соврал старпом.
— Он однорукий…
— Мария, где печка? — спросил однорукий.
— Возьми винтовку у меня, — сказала женщина. — И проверь: кажется, заряжена.
Однорукий ловко подхватил левой рукой винтовку, вскинул ее над головой и выстрелил. Эхо стремительно вернулось от скал, завертелось во тьме. И все молчали, пока оно не стихло.
— Пантюхин, перенеси людей на катер, — сказал старпом. — Давайте! — приказал он женщине.
— Иди вперед! — приказала она однорукому.
— Мария, где печка? — спросил он опять.
— Кончайте разговоры! Время не ждет! — сказал старпом. — Ну!
Однорукий спустился в воду и пошел к катеру, минуя Пантюхина. И опять все молчали, пока он, цепляясь одной своей рукой, перевалился через борт. Звякнула о палубу винтовка.
— Следующий, — сказал старпом. — И нечего зря ноги мочить.
Трое людей из экспедиции переехали на катер в руках Пантюхина. Женщина помедлила, оглядываясь вокруг, прощаясь с промерзшими скалами в притоке реки Гендершторма на острове Новая Сибирь. Старпом не торопил ее.
— Тьфу ты, — сказал Ниточкин. — Опять я прошлогоднюю повариху вспомнил! Портят мне настроение эти места.
— Не ври, Катушкин, — пробурчал доктор. — Настроение у тебя совсем по другому поводу испортилось…
В чернильной мгле ярко горели костры, их огонь не мерцал, светил теперь ровно-оранжево. Костры остались одни на промерзших скалах: тяжелые туши плавниковых коряг в кострах оседали, подточенные огнем, оседали медленно и плавно, не вздымая искр. Пар от тающего льда и снега мешался с дымом. Наверное, поэтому костры и светили таким ровно-оранжевым светом.
Старпом вел катер, то и дело оглядываясь на костры, стараясь держать их точно по корме. И почему-то думал о них: о том, как тьма все плотнее смыкается вокруг огня, брошенного людьми на произвол судьбы, на одинокое затухание. Старпому было жалко костры. Он знал, как шипят сейчас угли, откатываясь в снег, как быстро окоченеют головешки, как тоскливо будут дымить торцы бревен, торчащие из костров, как выкипит влага, пузырясь и паря. Торцы бревен так и не сгорят, потому что некому будет подтолкнуть их дальше в огонь…
Кубрик катера был полон людьми, они спали там вповалку.
Только женщина стояла в углу рубки, прижавшись лбом к стеклу окна.