Его размышления прервал скрип открывающейся двери.
— Мистер Джаспер Дайли, — сказал голос Робертса. Из-за своей шторы Билл услышал ехидное фырканье.
— Чего ради объявлять меня, любезнейший? Здесь никого нет.
— Минуту назад здесь был мистер Вест, сэр.
— Да? Зачем его сюда принесло?
Билл вышел из укрытия.
— Здравствуй, дядя Джаспер, — сказал он, тщетно пытаясь выдавить из себя хоть немного приветливости. После того что произошло сегодня между ним и Совестью, он не мог смотреть на дядю Джаспера без содрогания. Мысль, что его сравнили с этим жадным сморчком, резала, как нож.
— А, это ты, — проворчал дядя Джаспер, шаря по библиотеке водянистыми змеиными глазами.
— Мистер Параден сейчас занят, сэр, — сказал Роберт. — Он скоро подойдет. Принести коктейль, сэр?
— В рот не беру эту гадость, — сказал дядя Джаспер и повернулся к Биллу. — А ты тут зачем?
— Утром позвонил Робертс и сказал, что дядя Кули хочет меня видеть.
— Да? Странно. Вчера я получил телеграмму такого же содержания.
— Вот как? — с отсутствующим видом произнес Билл и стал смотреть на книжные полки. Он не сноб, а таракан — тоже Божья тварь, но неприлично человеку, который только что вышел от божественной Алисы Кокер, опускаться до разговора с таким ничтожеством.
Однако на этом его напасти не кончились.
— Миссис Параден-Керби, — объявил Робертс в дверях.
Час от часу не легче. Редко кто мог вынести кузину Эвелину. Грузная громогласная женщина на пятом десятке, с глазами, как голубая глазунья, она так и не смогла отказаться от сюсюканья, которым в юные годы обольщала сверстников.
— Ой-ой-ой, сколько огромненьких стареньких книжечек, — сказала кузина Эвелина, обращаясь, очевидно, к пушистой болонке, которую держала на руках. — Вилличка-песичка будет паинькой и не станет грызть книжечки, и, может быть, добренький дядюшка Кули даст ему кусочек тортика.
— Мистер Отис Параден и мастер Кули Параден, — объявил Робертс.
Биллу было уже все равно. Если в комнате дядя Джаспер и кузина Эвелина, валите до кучи Отиса и маленького Кули — гаже все равно не станет. Он только отметил про себя, что Отис еще растолстел, а маленький Кули (лоснящийся младенец, такой розовый, словно его только что вынули из кипятка) похож на инкубаторского цыпленка; и снова вернулся к полкам.
— Господи! — вскричал дядя Джаспер. — Это что, семейный сбор? Что вы тут делаете?
— Нас с Кули вызвали телеграммой, — с достоинством отвечал Отис.
— Ути-пути, как удивительно! — сказала кузина Эвелина.
— Меня тоже.
— А ему, — ошеломленный дядя Джаспер указал на Билла, — позвонили сегодня по телефону. Интересно, чтобы это значило?
Кули, молчаливый ребенок, не сказал ничего. Он сосредоточенно расковыривал перышком кожаную обивку кресла и время от времени икал, словно застенчивый человек, захотевший выкрикнуть «гип-гип-ура» и сломавшийся на первом «гип». Остальная семья принялась обсуждать удивительное совпадение.
— Странно, что дяде Кули вздумалось собрать нас всех, — сказала кузина Эвелина.
Дядя Отис с опаской огляделся и понизил голос.
— По-моему, — сказал он, — эти неспроста. Полагаю, Кули осознал, что стареет, и решил позаботиться о нас.
— Ой, ты и вправду так думаешь? — с жаром воскликнула кузина Эвелина. — Ну, конечно, он же совсем старенький. Я считаю, после шестидесяти ничего не остается, кроме как ждать смерти.
— Мне в этом году исполнилось шестьдесят два, — холодно сказал дядя Отис.
— Позаботиться? — задумчиво произнес дядя Джаспер, почесывая подбородок. — Хм. Неплохо придумано. В таком случае нам не придется платить налог на наследство.
Этого уже Билл не стерпел. Пусть он кровосос — а Совесть не оставила в этом никаких сомнений, — он, по крайней мере, благодарный кровосос. А эти упыри не способны даже на простейшую человеческую привязанность.
— Меня от вас мутит, — рявкнул он, поворачиваясь на каблуках. — Вас всех надо усыпить. Вечно замышляете, как вытянуть из дяди Кули деньги…
Неожиданная атака с тыла вызвала в рядах семьи замешательство.
— Неслыханно! — вскричала кузина Эвелина.
— Наглый мальчишка! — оскалился дядя Джаспер.
Дядя Отис выбрал язвительный тон.
— А ты ни разу не взял у него ни пенса? О, разумеется, нет! — сказал дядя Отис.