— Мамка! Бог поможеть! — ответила Луша и повалилась, не раздеваясь, на постель.
В соседнем дворе петух оповестил зарю. За окном, у кооператива, утренними сумерками, женщины спорили в очереди за хлебом.
До Москвы Луша с сыном Кухтина добралась без особых трудностей. Провожать их пришли кое-кто из верующих. Помолились, поплакали, но утешались упованием на Господа. В Москве, на Ярославском вокзале, творилось что-то невообразимое. Подошедший поезд до Архангельска осаждала сплошная масса, нагруженных до отказа людей: с мешками, узлами, чемоданами и корзинами. Люди рвались в вагоны — все это родственники ссыльных, пробирающиеся к ним на север.
Луша с парнем стояли в стороне от этого столпотворения, не видя никакой возможности сесть в вагон.
— Теть Луш, — возбужденно указывая на окно, проговорил парень, — ты видишь окно открыто? Я сейчас полезу в него, ты передашь мне вещи, а потом и тебя втащим.
Это предприятие оказалось утешительным для путешественников. Откуда только взялась энергия: парень в одну минуту, при поддержке Луши пролез в окно, и все вещи один за другим были поданы и уложены в вагоне. Подошедший мужчина помог Луше пролезть в вагон через окно. Когда они оказались в вагоне и пришли в себя, то поняли, что это Бог надоумил их на это дело. Они погрузили все в целости и сами были устроены чудесным образом — это второе, что ободрило Лушу в далеком неведомом пути. Это сознание утешало их почти двое суток, несмотря на то, что вагон был переполнен так, что негде было ступить ноге, и люди буквально задыхались от спертого воздуха.
В Архангельск приехали утром, город их встретил густым туманом и колючим холодом, пароходные гудки как-то непривычно пугали сердце Луши.
Огромная толпа людей томилась в неведении: когда придет паром и перевезет их через реку в город, на другую сторону?
Ледяные поля загромождали реку, и пароходы с трудом преодолевали препятствия.
Наконец, недоумение рассеялось, по толпе прошел радостный гул: «„Москва“ идет!» Сквозь разрывы тумана, пробиваясь через льды к причалу, медленно, то и дело гудя, приближался пароход-паром. И опять, не дождавшись трапа, огромная людская толпа хлынула для переправы, цепляясь за что возможно, карабкаясь на палубу, как будто людей гнало какое-то неотвратимое бедствие.
Еще в ожидании на берегу, к Луше с парнем подошел какой-то мужчина, и узнав, что они едут к ссыльному на Саломбалу (островной район Архангельска), весьма любезно пожелал проводить их, куда нужно, и даже помочь в розысках. Луша доверчиво отнеслась к этому, хотя провожатый и не преминул кое-что украсть — люди от голода обезумели.
После того, как выгрузились, Луша без особого труда нашла тот дом, который был указан Петром в адресе, а как подошла к нему, сердце у нее привычно сжалось в вопросе: что ждет меня здесь? Жив ли он, или умер? Успела ли? Увидит ли она его, или придется только могилу мужа облить слезами в этом суровом нелюдимом крае? Дернув звонок, они замерли в ожидании.
Утренний туман рассеялся, и над головою открылось небо, но какое-то необыкновенное, не свое родное, нежно-бирюзовое, а темное, страшное, чужое. Сердце замирало от всего этого, при виде, как по небу, вдруг зыбясь волнами, задвигались разноцветные зловещие переливы.
— Ах, Мишка, погляди, что это такое? — испуганно, порывисто проговорила Луша, указав парню на страшное, жуткое явление на небе, — как это ужасно!
Парень вспомнил из школьных уроков и где-то виданных картинок и ответил Луше не без трепета:
— Теть Луш, это, наверное, северное сиянье. Нам учительница объясняла в школе, но какое оно страшное!
В это время пожилая женщина недоверчиво открыла калитку и спросила, глядя на неожиданных гостей:
— Вам кого?
— Владыкина Петра Никитовича разыскиваю я! — ответила робко Луша.
— А вы кто ему доводитесь? — продолжала хозяйка.
— Жена! — уже смелее, но с замиранием ответила Луша.
— Жена? Какая вы молодая, а он ведь такой старый, — удивленно заметила женщина.
— Да мне-та что делается, я ведь дома живу, а он сколько уж лет скитаеца-та, да и моложе ево я немного. Да не томитя вы душу-та, жив ли он, или уже на погости? — нетерпеливо проговорила Луша.
— Да вы уж заходите в избу, что же мы у калитки разговорились-то? — с этими словами хозяйка пропустила их в комнату и усадила на лавку.
— Про Петра Никитовича я могу вам сказать, что он сильно заболел и живет где-то в деревне. Вам, конечно, его не найти, а проводить и разыскать его, послать с вами некого. Поэтому жив он или нет, я этого не знаю, да и не знаю, что вам посоветовать.