Жена, увидев его в таком виде, чуть не упала перед ним в отчаянии, решив, что возвращения к жизни не будет.
Петр, угадывая ее мысли, проговорил:
— Луша, ты не бойся, я не умру, выздоровлю, тебя Бог послал не напрасно, мне Он открыл, что я еще должен потрудиться для Него. Посадите меня и прислоните к стене.
Луша с хозяйкой, приложив немало усилий, приподняли его и посадив, прислонили к стене. Первое, что он умоляюще произнес:
— Луша, поесть-то у тебя найдется? Дай!
— Петя, ты успокойся, харчей я привезла много, и щас понемногу буду давать тебе, только наберись терпения, кормить я буду часто, но понемногу, пока не окрепнешь, — успокоила его жена.
С жадностью от выхватывал из рук ее пищу и уродливыми, раздутыми пальцами поспешно заталкивал в отверстие рта.
Тело его было настолько безобразно раздуто, что невозможно было надеть на него никакое белье. Большой крестьянский тулуп, подаренный ему братом, едва укрывал голое тело. Успокоенная, отчасти, жена, хоть и не без слез, но с довольством глядела на него, как он глотал пищу, убеждаясь, что недаром она перенесла столько мытарств, ища мужа.
Вечером, по просьбе Петра, хозяин охотно разрешил истопить баню, но втиснуть в нее больного Петра стоило ему с сыном и Лушей невероятно огромных усилий. На полоке при температуре, невыносимой для нормального человека, Петр пролежал около трех часов, пока внутренняя вода не стала выходить из него ручьями через распаренные поры.
Сколько было радости, когда он, получив облегчение, при содействии жены, уже без большого труда вышел из бани, но это было только начало лечения.
Оставить его в таком виде — это значит, оставить на погибель. Надо было лечить, а для этого необходимо направить в больницу. Так было и решено. После 2-Зхдневного отдыха Луша повезла мужа в город.
Много ей пришлось испытать тяжких трудностей, чтобы обезображенного, больного мужа доставить в больницу.
С раннего утра они пробирались в город с большим трудом. Из многих лодочников она нашла того, который согласился перевезти их к пароходу. Еще большие трудности пришлось встретить ей, когда пряча мужа от начальства и людей на пароходе, надо было переправляться через реку в город. Но Луша совсем пришла в отчаяние, когда уже в городе, перевозя его от больницы к больнице, получала отказ.
После неоднократного такого отказа, она села на ступеньки и горько, навзрыд, заплакала. В стороне стояла запряженная старенькая рабочая телега, где на тряпье лежал в тулупе больной муж. Видя убивающуюся в горе женщину, возчик грубо, неумело, но как можно сердечнее утешал Лушу:
— Да что ты убиваешься-то, горе ведь не самое большое у тебя, чай, ведь не в последнюю мы больницу приехали, поедем дальше, нападем на добрых людей, Бог не без милости.
Из уличной темноты, направляясь к крыльцу больницы, вышел прилично одетый мужчина и, взглянув на Лушу, спросил, слегка склонившись над нею:
— Гражданочка, о чем это вы так горько плачете, что у вас случилось?
— Да, батюшка, как же не плакать, — прерываясь между рыданиями, проговорила Луша, кивая головой на телегу, — вон мужа, еле живого, вожу от больницы к больнице, нигде не принимають, и сама, еле живая от устали, забыла уж, какой день голова на подушке не лежала.
Мужчина подошел к телеге, молча поглядел на Петра и, проходя мимо Луши, ответил ей каким-то таким голосом, какого она давно уже не слышала:
— Успокойся, перестань плакать! Пойдем и расскажи мне, что с ним?
Пройдя в небольшую комнату, Луша села на табуретку и, вытирая слезы, рассказала о муже, как смогла. Мужчина быстро написал что-то на бумаге и передал Луше со словами:
— Поезжайте в больницу №… и скажите там в приемной, что вас послали из этой больницы и просили больного немедленно принять. Если же там будут отговариваться, то подайте эту записку.
Луша, сквозь слезы, поблагодарила и, торопливо сойдя с крыльца, передала это извозчику.
— Ну вот, а ты убивалась, Господь-то, вон эдак. Поедем полегоньку туда, я знаю тут ведь все, — и ободренные надеждою, они скрылись в сумерках улицы. Легкой рысцой по досчатому настилу, лошаденка быстро подкатила их к нужной больнице.
На просьбу Луши о приеме мужа и здесь ответили, что сегодня у них неприемный день, а потому принять не могут. Тогда она подала записку, и сердце замерло в ожидании. С запиской ушли куда-то по коридорам. Через 10–15 минут в дверях появился мужчина в сопровождении прежней дежурной и очень любезным голосом спросил:
— Кто передал это письмо?
— Я, — робко ответила Луша.
— Очень приятно, прошу вас, пройдите со мной, — и провел ее в светлый просторный кабинет.