Прежде всего, прошел он то место, где встретился с Магдой и откуда его вызвали впервые на штабную, где он с Ермаком приобретал свои технические навыки.
Также мимо 35-й фаланги, откуда его, впервые, охранник с винтовкой конвоировал на штрафную, к Кутасевичу. Уже к вечеру он, не без трепета, подошел к тому переезду, где открывался вид на Лагар-Аул. Не раз он останавливался на памятных местах; как Авраам по пути ставил жертвенники, так и Павел Владыкин отмечал свои этапы благодарственной молитвой Богу. Ему почему-то казалось, что эти места он проходит в последний раз.
Подходя к будке на переезде, он приготовился, как год назад, идя под конвоем, встретить здесь деда Архипа. Но на сей раз его не оказалось, и он, с тревогой в душе, среди заметенных снегом избенок, глазами стал разыскивать свою, заветную.
Живы ли? Сохранился ли тот огонек радости, какой зажег Господь (год назад) в этих сердцах старичков?
Как-то ссутулившись, словно из-под нахлобученной шапки неровно наметенного снега на крыше, бесцветно, по-стариковски, выглядывала на дорогу избушка заиндевевшими, наполовину занесенными окошками. Павел медленно и как-то неуверенно подходил к калитке. Неожиданно, у самой избы, из-за сугроба, он увидел бабушку Марию, такую же ссутулившуюся, как сама хижина, с деревянной лопатой в руках (видно, вышла она откидать снег от окон).
Сердце Павла, увидев вокруг такую запущенность, съежилось от мысли: «Наверное, деда Архипа нет», — и он, легонько взяв бабушку за рукав мужицкого пиджака, взволнованно сказал:
— Приветствую, бабушка Мария!
— Ох, да кто же это такой? — рассматривая его из-под руки, удивилась бабушка. — Павлуша! Да никак ты? Желанный ты, родненький ты наш, похоронили ведь мы уж тебя, родимец. Да откуда это тебя Бог послал? Дай, я хоть обниму тебя да поцелую, — выпустив лопату из рук под ноги, потянулась она, с причитаниями, к Павлу.
Как только первый приступ слез и причитаний затих, Павел спросил:
— Дедушки-то дома нет, что ли? Архипа-то?
— Нет, касатик. Извелась вот вся от горя-то, да от слез. Уж больше месяцу, как уехал на свою родину: да ни слуху ни духу. Да что же мы на улице-то? Чай, в хату пойдем, — с трудом толкнула она заметенную калитку.
— Бабушка, ты иди, самовар ставь, а я покидаю тут снежку, ведь к вам ни пройти и ни подъехать, а скоро совсем заметет, — уговаривал ее Павел, поддерживая за руку.
— То-то и оно, касатик, вот уж я и вышла, да какой из меня работник, от ветра шатает. Эх! — махнула рукой, заходя в избу. Павел, скинув телогрейку, со всем усердием стал расчищать снег вокруг избы и во дворе и, окончив, встал у ворот, вытирая пот. Вся куртка на нем была мокрая.
— Павлуша, да, дитятко, ты мое! Да ты что это понаделал? Всей артелью не одолеешь того, что ты переворочал. Пойдем, самовар уж вскипел — на стол поставишь его, мне не под силу, — теребила его бабушка Мария за промокший рукав куртки.
Войдя в избу, они долго и усердно молились, стоя на коленях, обливаясь слезами радости и горя.
— Бабушка, а что это лампадка-то опять горит под образами? Неужели опять стала молиться им? — спросил ее Владыкин, указывая на образа.
— Эх, касатик, как Архипа-то проводила, тоска заела, да ужи не соображу чего делать-то, — ответила она Павлу.
До позднего вечера они просидели в беседе, рассказывая друг другу о пережитом.
Из слов бабушки Марии он узнал, что Архип, с мешком за спиной, обошел много лагерей, расположенных близ дороги, и везде разыскивал Павла, чтобы повидать его и передать гостинцы, но о 16-й фаланге ему никто не сказал, а она была в нескольких километрах от дороги. Многим он, разыскивая Павла, рассказывал, как Господь переделал их жизнь и дал увидеть небесный свет и небесную радость. Многим, по-своему, говорил о Христе и прощении грехов. Не найдя Владыкина, решил поехать на далекую родину и там рассказать родным и близким о Христе.
Павел успокоил бабушку, рассказав ей, что это очень далеко: в один конец и то больше двух недель уйдет. Потом вместе нашли адрес и написали письмо родным, чтоб они поторопили деда и, наконец, прочитав утешение из Евангелия, легли спать.
Утром, когда Павел проснулся, на улице было уже светло. Бабушка Мария, успокоенная, ходила по избе в новом сарафане, не осмеливаясь, преждевременно, разбудить своего дорогого гостя. Стол был накрыт по-праздничному. В углу вместо лампады торчало только закопченное кольцо, образа были завешены холстиной.
Умывшись, Павел с бабушкой вдвоем, с радостным сердцем, праздновали третий день Рождества Христова, вспоминая о прошедшем.