Наконец, письмо пришло, но руки ее затряслись от тяжкого предчувствия и, не дочитав, она в безутешных рыданиях провела всю ночь. Андрюша изменил. По приезде, из просторной уютной квартиры у посторонних, его под благовидным предлогом пригласили «свои». У «своих» его поместили в тесную комнату, рядом с девичьей, где жила пышная хозяйская дочь. Кончился этот переезд тем, что Андрюшу «сосватали» за нее. Ссылаясь на свой преклонный возраст, родители обещали сделать его владельцем всего двухэтажного дома с большим садом, амбарами да сарайчиками. Но пока парня обвенчали — для них двоих — к его комнатушке присоединилась лишь девичья.
Через некоторое время двухэтажное поместье обрезали со всех сторон, так что к нему едва можно было подойти. Рядом выросли каменные великаны, потом дом по каким-то вынужденным обстоятельствам продали. Старички кое-как доживали в крохотной комнатушке этого обширного дома. Андрюша, по счастливому жребию, оказался на девятнадцатом этаже двадцатипятиэтажного здания в единственной комнате с условными удобствами.
Спустя несколько месяцев после этого, Павел и увидел Веру в гостях у себя. И все-таки, она была прекрасна, смирившись под таким ужасным ударом.
Вошедшего Павла, она в первое мгновение совершенно не узнала, лишь вглядевшись, порывисто подошла и, в восторге от такой исключительной перемены, теребила его, как когда-то, когда он был еще подростком.
Трагедию Веры он знал очень хорошо, даже заезжал к Андрюше и по-свойски стыдил его, как только мог, будучи в прошлом с ним в товарищах. Павел же, еще с детства, свою любовь с «изменницы» Нади перенес на Веру и теперь хранил в своей душе к ней самые добрые чувства, от души сожалея о ее трагедии.
— Павлуша, ты проводишь меня домой? — по-прежнему покровительственно-развязным тоном попросила она Павла.
Павел сдержанно успокоил ее, обещая проводить, и усадил рядом с собой.
После короткой беседы Вера была изумлена происшедшей внутренней переменой Павла. Его спокойные рассуждения о жизни, широкая осведомленность в различных областях, а более всего, такое чуткое участие в ее личной судьбе, просто потрясли ее и, невольно подчинившись его влиянию, в ходе беседы в дальнейшем с уважением называла его Павлом.
Когда они поднялись и, одевшись, приготовились выходить, Луша взглянула на них, стоящих рядом, благосклонно с улыбкой проводила на улицу, подумав про себя: «Какая была бы прекрасная пара».
Павел взял ее за руку, выводя из темного помещения на свет. На протяжении всего длинного пути по пустырям и закоулкам, они делились о всем пережитом с самым сердечным расположением друг к другу.
Екатерина Ивановна — мать Веры, была очень и очень рада, несмотря на такой поздний час, увидеть Павла у себя, да еще со своей дочерью. Короткими словами они обменялись о пережитом отрезке жизни, в котором потеряли друг друга из вида. Павел заторопился к выходу. Провожая его до калитки, Вера попросила, чтобы Павел провожал ее и в последующие дни.
Такие прогулки они повторяли несколько раз, с желанием, и всегда в сопровождении дорогих и приятных воспоминаний.
Последний раз Павел почувствовал, что в отношениях Веры к нему появилось необычное тяготение. Шли они медленнее обычного, почти около самого дома она остановилась и, близко подойдя к нему, проговорила:
— Павел, как было бы хорошо, если бы ты вновь покаялся и стал христианином. Ведь мы могли бы быть намного ближе друг с другом. Ты не подумал об этом?
На сей раз, это возникшее влечение Веры к нему, не ошеломило Павла. Вера была больше христианка, чем девушка, и к ее проявившейся слабости он отнесся с искренним сочувствием, зная, что израненное изменой сердце, так нуждалось в ласке. Во-вторых, он почувствовал, что она не лишена жажды любви, а отсюда — могущие быть слабости, тем более, что они с детства были так близки друг к другу. Поэтому к ней тем более, он был обязан проявить максимум великодушия, но не осудить в своем сердце.
Он взял ее за обе руки и сердечно, по-дружески, ответил:
— Вера! Я много думаю о смысле жизни, думаю мучительно и о своем распутье. Полагаю, что где-то недалеко есть ему конец. Но о нашей близости я должен вот что тебе сказать: прежде всего, наши судьбы разные и, несмотря на мою искреннюю любовь к тебе с самого детства, я хочу сохранить ее такой же возвышенной, какой она была тогда. В твою судьбу я вмешиваться боюсь, хотя я и не имею той детской веры в Бога, но скажу: у твоего Бога с тобою — свои счеты, с Ним ты и решай их. Моя судьба имеет свои пути, и изменять их я не хочу.