Он крепко пожал ей руку и, успокоенный, пошел вперед, обняв ее за плечо.
Скоро они решили возвратиться домой, но придя, нашли комнату пустой, так как Клавдия Ивановна ушла в гости.
Какая-то непреодолимая тоска сдавила грудь Павла. Он попросил постелить что-либо на большущий сундук в углу, и лег. Катя села у его изголовья и слегка теребила прядь волос на его голове. Павел вначале лежал молча, а потом вздохнул и с глубоким чувством непонятной грусти, запел мелодичным тенором:
Катя смотрела на него, слушала и чувствовала, что Павел о чем-то тоскует, но понять этого они оба не могли. Постепенно, к приходу Клавдии Ивановны, грусть рассеялась; и они долго беседовали о Боге, о настоящей вере. Говорил он воодушевлено, как будто возвратилось все то, что было им утрачено несколько лет назад. Женщины слушали с интересом, как нечто новое, но видно было, что это не касалось глубоко их душ. Весь следующий день провели они на прогулке, и Павел был обрадован рассудительным разговором Кати, и особенно, утешился ее обещанием в верности. Но, когда подошел вечер, и он стал собираться на станцию, все как-то приумолкли. Катя уложила все его вещи, и они, нехотя, вышли на улицу. На этот раз Клавдия Ивановна проводя их до крыльца, долго сопровождала их взглядом, пока они не скрылись за поворотом.
Моросил мелкий дождик, усугубляя тоску расставания.
В самые последние минуты Катя не выдержала, на глазах ее появились слезы.
— Что с тобой? — успокаивающе, обняв ее, спросил Павел.
— Так, — вытирая платочком кончик носа, ответила она, но слезы заблестели еще больше.
— Ох! Что-то так тоскливо, как будто мы расстаемся навек, Павел. Не увижу я тебя, наверное, больше.
Сердце вздрогнуло от удара станционного колокола, и через минуту поезд остановился перед ними. Дождь лавиною обрушился на землю. Под зонтиком, они стояли близко друг около друга, но наступила прощальная минута; раздался свисток паровоза, и вагон медленно пополз вперед.
Павел, не торопясь поднялся на подножку и смотрел на плачущую Катю.
Дождь потоками хлестал ему в лицо. Долго еще одинокая фигура стояла под проливным дождем, пока не расплылась в вечерних сумерках.
— Неужели больше не увидимся? — вздрогнул он, вспомнив ее слова и глубоко вздохнул. Павел вошел в вагон и сел. За окном мелькали последние дома поселка Дулева.
Глава 9. Отец и сын
Зима подошла быстро, незаметно пролетело время подготовки к ней; а душевные мучения не давали Павлу покоя до того, что все кругом стало обесцениваться. Единственное, что приносило ему утешение — это письма от Кати. Но всякий раз, припоминая ее тоскливо стоящую, одинокую фигуру при расставании, тоска овладевала им с новой силой.
Новый год он встретил в своем клубе, с сотрудниками. Со всеми выпил немного вина, потом перешли к просмотру какой-то пьесы; но он с самого начала ушел домой.
С приездом отца общения верующих немного оживились. Вечерами собирались по домам для беседы, но главным образом, старые члены — из тех, кто в самом начале составлял общину.
Придя в дом, Павел застал верующих гостей, встретивших Новый год в молитве. Среди них были и Князевы — Вера с мамой. В приятной беседе Павел провел с ними время до самого утра, даже спели вместе несколько гимнов. Все они стали как-то ближе Павлу, роднее, особенно после того, как узнали, что его отчислили с рабфака за беседу с лектором.
В последних числах января душевные муки были настолько велики, что он прямо с утра встал на лыжи и решил объехать вокруг города, чтобы рассеять назойливые мысли.
После обеда, измученный походом, он возвратился. Пообедав, упал на постель и уснул как мертвый. Встал перед вечером, бодрый, спокойный. Отец с матерью мастерили что-то на дворе. Павел умылся и взял в руки Библию. «Никто не может придти ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего», — прочитал он открывшееся ему место из Евангелия от Иоанна 6, 65. Он глубоко задумался над этим выражением Христа. Ведь прийти-то к Нему — это оказывается дар Отца Небесного. И этот дар он имел с детства. Вспомнил свое детское покаяние и ревностное служение в общине. «Значит мне — дано, — рассуждал он дальше, с чувством какой-то внутренней глубокой радости. — Что же произошло? А то, что получив этот дар, я почему-то отошел от Христа. Вот почему все эти годы я не был спокоен, с одной стороны; с другой — видел, как какая-то незримая рука все же вела меня, ограждая от многих неблагоразумных поступков. Я видел это в тех способностях, какие имел в охране целомудрия при соприкосновениях с женщинами, в твердости воли. Так что же мне нужно? — спросил он сам себя. — Возвратиться к Христу, а это значит, поверить в Него и довериться Ему!» Вот что мучило его. Довериться — значит, решиться, а вот этого-то, он как раз сделать не может. Нет сил в себе. В тайнике души он чувствовал, что верил в Христа и Его истину, и именно это побудило его защищать Библию в беседе с лектором.