— Нужно довериться, решиться, отдаться, — твердил один голос.
— Нет не могу! — протестовал другой.
— Не можешь? Останешься на распутье и погибнешь, — кто-то властно твердил ему.
— Но как довериться?
Наступило критическое мгновение.
Павел вспомнил разговор с отцом, один за другим прошли перед его глазами те, кто пали, отрекшись от Бога. В этом открылась разрушительная работа дьявола.
— Такие столбы он свалил! — проговорил Павел про себя. — Так вот что ты сделал, сатана! — воскликнул он.
Вдруг он ясно вспомнил вопрос старца Хоменко при проводах на прогулке: «Кто понесет знамя истины дальше?»
Ревность против дьявола вспыхнула в юном сердце Павла: «Так разорять Церковь?! — встрепенулся он. — Довольно! Вот я должен!..» — но крылья опустились при мысли, что ему ведь надо прежде отдаться Христу, а он еще не решился.
Бедный юноша, сам того не знал, что в душе он уже был христианином.
Перелистав Библию, он нашел притчу о блудном сыне, и первое, что бросилось ему в глаза — это слова: «…и когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился…» Этим выражением, на мгновение, открылась ему любовь Отца Небесного во всей спасительной красоте; сердце дрогнуло, из глаз брызнули слезы.
— Ты что, Павел? — с удивлением спросили его вошедшие родители.
— Довольно! Я больше не могу! Хочу возвратиться к моему Господу! — опускаясь на колени, воскликнул Павел.
— Боже мой! Боже мой! Прости меня, и как блудного сына прими вновь в объятия Свои! Дьявол вырвал лучших рабов Твоих из Церкви, я мал и незначителен по сравнению с ними, но вот я, прими меня. Я хочу встать на это место, где пали они, и чем могу, хочу послужить Твоей истине. Аминь.
Рядом с Павлом, в слезах радости и благодарности Господу за возвращение сына, молились Петр Никитович и Луша.
Поднявшись с молитвы, в объятиях любви Господней, поздравили сына, и втроем пропели один гимн хвалы Богу.
В этот же вечер Павел с отцом пошли посетить верующих, где он, от избытка чувств, свидетельствовал окружающим о радости спасения и до полуночи беседовал с неверующим юношей — сыном одной из христианских семей. С ним вместе ликовали и старые друзья, особенно Князевы.
Сейчас же он сообщил о своей великой радости Кате. Но, к своему удивлению, в ответе, он увидел ее такой же одинокой, тоскующей, как видел последний раз, под зонтиком.
Свободные часы на производстве он проводил где-либо в уединении, с Евангелием в руках. Ему подарили новенькое Евангелие с Псалтырем (карманного формата), в хорошем кожаном переплете. При виде резкой перемены его прежние товарищи и женское окружение пришли в недоумение: что с ним случилось?
Никто не видел его в клубе, парке, театре, где обычно встречали и желали видеть. На производстве, с окружающими его, он был еще более любезен и сдержан. Лицо светилось каким-то внутренним, необъяснимым излучением. Друзья по цигарке к своему разочарованию, узнали, что он бросил курить. С девушками он был по-прежнему любезен, но держался на неуязвимом расстоянии. Дома с упоением читал Слово Божие и подолгу молился наедине.
Однажды, пробудясь от сна, он прямо на постели обратился к родителям:
— Папа! (Он его так стал называть после покаяния). Я видел очень интересное сновидение, сильно взволновавшее меня. Во сне, предо много образовалась какая-то широкая река, которую я должен был переплыть. Хотя она и была страшная, но я спокойно погрузился в нее и поплыл. Чтобы мне не замочить одежды, я держал ее одной рукой над поверхностью воды. Плыл я долго, томительно, но вот достиг ее середины, а она становилась, как-то все шире и шире. Затем все покрылось мраком, и я стал изнемогать. Кругом я был один, и помощи просить было не у кого. Рука с вещами, от изнеможения, опускалась все ниже и ниже. Наконец, к своему глубокому прискорбию, я увидел, что одежда стала подмокать. «О, Боже, мой!» — воскликнул я и, погружаясь в пучину, приготовился уже расстаться с жизнью; но вдруг нога моя ощутила что-то твердое, наподобие бревна; встав на него, я пробежал до второго конца — и спрыгнул на берег. Предо мною открылась ровная долина, залитая лучами ликующего солнца. Женская рука подняла меня, уже одетого, на балкон богатого дома, где сверху «дождем» падало много головных уборов. Так как я был непокрыт, то, выбрав самый лучший из них, одел, и, счастливый, вошел в помещение.