Я ответил не сразу: подумал, подождал, что скажет мне Господь.
— Сестра, у тебя сколько-нибудь есть веры в силу Бога, что Он может спасти тебя?
— Да, брат, Он уже не раз спасал. Если бы не Бог, то я давно была бы на том свете. Вот погляди, синяк-то, чай, и сейчас не сошел, — при этом сестра показала на своей руке черный след, запекшейся от удара крови.
— Так вот, если хочешь победить и радоваться, ты готова принять любой мой совет? Но положись только на Господа, — сказал я ей.
— Конечно, братец, лишнего-то, чай, не скажешь, сам испытал за Бога-то кары не меньше, говори! — ответила сестра.
— Сейчас придешь с собрания, ты ничего не говори ему, помолись да ложись спать. Завтра же, чуть свет, соберись, горячо помолись, разбуди мужа да скажи ему: „Вставай, запряги коня в розвальни, захвати тулуп да отвези меня на реку к проруби, я креститься буду!“
Совет она доверчиво приняла и, помолившись со мной вместе, пошла домой.
Наутро, чуть свет, поднялась, вывернула лампу, стала собираться. Кровать заскрипела.
— Ты куда это разряжаешься? — спросонья гневно спросил муж.
— Я сегодня окреститься должна, вставай, отвези меня на прорубь да тулуп не забудь захватить — после крещения согреться надо! — ответила она кротко, но решительно, а сердце в груди замерло, когда она посмотрела на мужа.
Взъерошенная голова его вдруг упала на подушку, а потом он порывисто поднялся и, взглянув на жену, горящими от злобы глазами, проговорил сквозь зубы:
— Значит, креститься надумала, баба? Ну что ж, я тебя окрещу! О-т-р-о-д-ь-е!
Молча он собрался, неторопливо толкнул дверь, и со злом хлопнул ею за собою. Жена аккуратно застелила постель и, помолившись, вышла за мужем во двор. Утренний морозец хлестнул по лицу, но лицо и сердце её горели так, что, казалось, пылали одним огнем.
Муж уже с усердием затягивал супонь у хомута и, поправив чересседельник, прошел мимо жены, злобно окинув ее взглядом, плюнул и вышел за калитку.
С полчаса он не возвращался. Роем кружились мысли в голове у жены: „Куда он девался?“
Затем послышались торопливые шаги, и муж с соседом, молча пройдя мимо нее, вошли в избу. Несколько минут она стояла в нерешительности: „Что ей делать?“ Потом зашла за ними в избу.
На столе стояла выпитая бутылка из-под самогона, муж с соседом (одетые и в шапках) закусывали наспех солеными огурцами.
— Что, невтерпеж? — бросил со злом муж в лицо жене, выходя с соседом из избы.
Чем-то жутким щипнуло сердце, но с тихим шепотом: „…спаси, Господи, дитя Твое“, — вышла за ним и жена.
Муж вышел из клети с двумя страшными дубинками, подошел к саням и, подняв сено, бросил их злобно туда.
— Ну садись, с-в-я-т-о-ш-а, повезем тебя, окрестим! — процедил муж.
Жена села позади на сено, которым были прикрыты дубины.
Хозяин открыл ворота, вывел лошадь, вместе с соседом на ходу прыгнул в сани.
Огонек от прикрученной лампы, еле освещая окно, быстро исчез в предутренней мгле. В сердце сестры мелькнуло: „Вернусь ли, что задумали они?“
Село почти еще спало. Легкой рысцой лошадь направилась к реке. „Ну, слава Богу! — подумала сестра, — Не завезли бы куда еще, в голове-то у них, не знаешь что“.
В голове у них, действительно, было самое страшное: оба мужика решили поехать на крещение, но в самый его разгар — договорились поднять шум и дубинами переколотить как главарей штунды так и тех, кого хотят крестить, а больше всего — это жену озлобленного мужа.
Если же будет сельское общество, и им удастся возмутить его, то кого поглавнее из штунды, под шумок, оглушить и пустить под лед, чтобы и остальным неповадно было. Для смелости они выпили самогонки.
— Откуда их наперло столько? — крикнул сосед, подъезжая в числе опоздавших к толпе людей.
На берегу, действительно, было много народу: как верующих из других деревень, так и своих сельчан. Бросив лошади сена и оставив сани около других подвод, громители вышли на самый перед и, облокотившись на дубины, примолкли. Только зачинщик сказал соседу: „Смотри же, не подведи!“
— „И сказал им (Христос): идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет“, — громко по утреннему морозному воздуху пронеслись эти слова из уст проповедника и как гром прозвучали над головами громителей.