Выбрать главу
«Исчезли средства прокормленья, Одно осталось: зажигать Дома господские, селенья, И в суматохе пировать. В заре снедающих пожаров И дом родимый запылал; Я весь горел и трепетал, Как в шуме громовых ударов! Вдруг вижу, раздраженный жид Младую женщину тащит. Ее ланиты обгорели И шелк каштановых волос; И очи полны, полны слез На похитителя смотрели. Я не слыхал его угроз, Я не слыхал ее молений; И уж в груди ее торчал – Кинжал, друзья мои, кинжал!.. Увы! Дрожат ее колени, Она бледнее стала тени, И перси кровью облились, И недосказанные пени С уст посинелых пронеслись.
«Пришло Иуде наказанье: Он в ту же самую весну Повешен мною на сосну, На пищу вранам. Состраданья Последний год меня лишил. Когда ж я снова посетил Родные, мрачные стремнины, Леса, и речки, и долины, Столь крепко ведомые мне, То я увидел на сосне: Висит скелет полуистлевший, Из глаз посыпался песок, И коршун, тут же отлетевший, Тащил руки его кусок…
*
«Бегут года, умчалась младость – Остыли чувства, сердца радость Прошла. Молчит в груди моей Порыв болезненных страстей. Одни холодные остатки: Несчастной жизни отпечатки, Любовь к свободе золотой Мне сохранил мой жребий чудный. Старик преступный, безрассудный, Я всем далек, я всем чужой. Но жар подавленный очнется, Когда за волюшку мою В кругу удалых приведется, Что чашу полную налью, Поминки юности забвенной Прославлю я и шум крамол; И нож мой, нож окровавленный Воткну смеясь в дубовый стол!..»

Олег

<I>
1
Во мгле языческой дубравы, В года забытой старины Когда-то жертвенник кровавый Дымился божеству войны.[10] Там возносился дуб высокой, Священный древностью глубокой. Как неподвижный царь лесов, Чело до самых облаков Он подымал. На нем висели Кольчуги, сабли и щиты, Вокруг сожженные кусты И черепа убитых тлели… И песня Лады никогда Не приносилася сюда!..[11]
2 Поставлен веры теплым чувством, Блестел кумир в тени ветвей, И лик, расписанный искусством, Был смыт усилием дождей. Вдали лесистые равнины И неприступные вершины Гранитных скал туман одел, И Волхов за лесом шумел. Склонен невольно к удивленью, Пришелец чуждый, в наши дни Не презирай сих мест: они Знакомы были вдохновенью!..[12] И скальдов северных не раз Здесь раздавался смелый глас…[13]
<II>
Утихло озеро. С стремниной Молчат туманные скалы, И вьются дикие орлы, Крича над зеркальной пучиной. Уж челнока с давнишних пор Волна глухая не лелеет, Кольцом вокруг угрюмый бор, Подняв вершины, зеленеет, Скрываясь за хребтами гор. Давно ни пес, ни всадник смелый Страны глухой и опустелой Не посещал. Окрестный зверь Забыл знакомый шум ловитвы. Но кто и для какой молитвы На берегу стоит теперь?.. С какою здесь он мыслью странной? С мечом, в кольчуге, за спиной Колчан и лук. Шишак стальной Блестит насечкой иностранной… Он тихо красный плащ рукой На землю бросил, не спуская Недвижных с озера очей, И кольцы русые кудрей Бегут, на плечи ниспадая. В герое повести моей Следы являлись кратких дней, Но не приметно впечатлений: Ни удовольствий, ни волнений, Ни упоительных страстей. И став у пенистого брега, Он к духу озера воззвал: «Стрибог! Я вновь к тебе предстал;[14] Не мог ты позабыть Олега. Он приносил к тебе врагов, Сверша опасные набеги. Он в честь тебе их пролил кровь. И тот опять средь сих лесов, Пред кем дрожали печенеги. Как в день разлуки роковой, Явись опять передо мной!» И шумно взволновались воды, Растут свинцовые валы, Как в час суровой непогоды, Покрылись пеною скалы. Восстал в средине столб туманный… Тихонько вид меняя странный, Ясней, ясней, ясней… и вот Стрибог по озеру идет. Глаза открытые сияли, Подъялась влажная рука, И мокрые власы бежали По голым персям старика.
<III>
Ах, было время, время боев На милой нашей стороне. Где ж те года? Прошли оне С мгновенной славою героев. Но тени сильных я видал И громкий голос их слыхал: В часы суровой непогоды, Когда бушуя плещут воды И вихрь, клубя седую пыль, Волнует по полям ковыль, Они на темно-сизых тучах Разнообразною толпой Летят. Щиты в руках могучих, Их тешит бурь знакомый вой. Сплетаясь цепию воздушной, Они вступают в грозный бой. Я зрел их смутною душой, Я им внимал неравнодушно. На мне была тоски печать, Бездействием терзалась совесть, И я решился начертать Времен былых простую повесть. Жил-был когда-то князь Олег, Владетель русского народа, Варяг,[15] боец (тогда свобода Не начинала свой побег). Его рушительный набег Почти от Пскова до Онеги Поля и веси покорил…[16] Он всем соседям страшен был: Пред ним дрожали печенеги,[17] С ним от Каспийских берегов Казары дружества искали,[18] Его дружины побеждали Свирепых жителей дубров; И он искал на греков мести, Презреньем гордых раздражен… Царь Византии был смущен Молвой ужасной этой вести… Но что замедлил князь Олег Свой разрушительный набег?..

Два брата

Поэма

«Ах, брат! Ах, брат! Стыдись, мой брат! Обеты теплые с мольбами Забыл ли? Год тому назад Мы были нежными друзьями… Ты помнишь, помнишь, верно, бой, Когда рубились мы с тобой Против врагов родного края Или, заботы удаляя, С новорожденною зарей Встречали вместе праздник Лады. И что ж? Волнение досады, Неугомонная вражда Нас разделили навсегда!..» – «Не называй меня, как прежде, В благополучные года. В те дни, как верил я надежде, Любви и дружбе… я знавал Волненья сердца дорогие, И очи, очи голубые… Я сердцем девы обладал: Ты у меня его украл!.. Ты завладел моей прекрасной, Ее любовью и красой, Ты обманул меня… ужасно! И посмеялся надо мной».
вернуться

10

Речь идет о боге грома и молнии (Перуне), которому поклонялись древние славяне. Перун считался богом-покровителем войны.

вернуться

11

Лада (ладо) – припев зимних, весенних и летних, а также свадебных песен славян («Ай дид, ой ладо», «ой ди ди ладу» и т. п.). В XVIII–XIX вв. некоторые фольклористы (М. Д. Чулков, А. Н. Афанасьев и др.) считали, что Лада – имя славянской богини веселья и всякого благополучия, жертвы которой приносили готовящиеся к вступлению в брак. А. А. Потебня в работе «Объяснения малорусских и сродных народных песен» (отдельный оттиск из «Русского филологического вестника»; Варшава, 1883, с. 16–38) показал неосновательность такого предположения.

вернуться

12

Ср. у Пушкина в стихотворении «Домовому»: «Они знакомы вдохновенью».

вернуться

13

Скальды – древнескандинавские певцы, слагавшие и собиравшие рассказы, стихотворения и песни о героях и их подвигах.

вернуться

14

Стрибог – бог ветра по представлениям древних славян (упоминается в «Слове о полку Игореве» и в «Повести временных лет»). Обращение к Стрибогу Лермонтов ввел во II отрывок, вероятно, под влиянием летописи, где рассказывается о том, как Олег, приплыв к столице Византии, «поставил суда свои на колеса и силою одного ветра, на распущенных парусах, сухим путем шел со флотом к Константинополю» (см.: Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. 1. СПб., 1816, с. 132).

вернуться

15

Варяги – древнерусское и византийское название скандинавов. Здесь так назван Олег, родственник варяга Рюрика, якобы положившего начало Русскому государству (согласно антинаучной, так называемой «норманской», теории, имевшей распространение в XIX в.).

вернуться

16

Веси – деревни, села (старинное название).

вернуться

17

Печенеги – тюркоязычный народ, кочевавший в VIII–IX вв. между низовьями Волги и Яиком (теперь река Урал). Здесь допущена историческая неточность: набеги печенегов начались только при Игоре, после смерти Олега.

вернуться

18

Казары (правильно: хазары) – племена и народности, в основном тюркские, некогда жившие в низовьях Волги и на Дону. Олег подчинил себе некоторые племена, ранее платившие дань хазарам.