Когда гаснет солнце, полчища сумерек тихо и осторожно сплоченными рядами выходят из своих убежищ. Они заполняют в домах коридоры, сени и тускло освещенные лестницы; выползают из-под шкафов и стульев на середину комнаты и осаждают занавеси; через люки подвалов и окна они выходят на улицу, в глухом безмолвии штурмуют стены и крыши и, притаившись на кровлях, терпеливо ждут, пока не побледнеют на западе алые облака.
Еще минута — и вдруг произойдет огромный взрыв темноты, устремившейся с земли до самого неба. Звери спрячутся в своих логовищах, люди разбегутся по домам; жизнь, как растение без воды, съежится и замрет. Краски и очертания расплывутся, обратясь в ничто; тревога, грех и преступление захватят власть над миром.
В такую пору на улицах Варшавы появляется странная человеческая фигура с маленьким огоньком над головой. Она быстро пробегает по тротуарам, будто спасаясь от темноты, на мгновение останавливается у каждого фонаря, зажигает веселый свет и исчезает, как тень.
И так изо дня в день, круглый год. Дышит ли весна на полях ароматом цветов, бушует ли июльская гроза, вздымают ли на улицах тучи пыли рассвирепевшие осенние ветры или кружатся в зимнем воздухе снежные хлопья, — едва лишь наступает вечер, человек этот пробегает по городским тротуарам со своим огоньком, зажигает свет и исчезает, как тень.
Откуда ты приходишь и где ты скрываешься так, что мы не видим твоего лица и не слышим твоего голоса? Есть ли у тебя жена или мать, которые ждут твоего возвращения? Встретят ли тебя дети и, поставив в угол твой фонарик, взберутся ли к тебе на колени и обнимут ли за шею? Есть ли друзья, с которыми ты делишься своими радостями и печалями, или хотя бы знакомые, чтобы поговорить о будничных делах?
Есть ли вообще у тебя дом, где тебя можно найти? Имя, чтобы окликнуть тебя? Потребности и чувства, делающие тебя таким же, как мы, человеком? Или ты действительно существо бесплотное, безмолвное, неуловимое, и потому появляешься только в сумерки, зажигаешь свет и затем исчезаешь, как тень?
Мне сказали, что этот человек действительно существует, и даже дали его адрес. Я отправился в указанный дом и спросил у дворника:
— Живет ли у вас тот, кто зажигает фонари на улицах?
— Да, живет.
— А где?
— Вон в той каморке.
Каморка оказалась запертой. Я заглянул в окно, но увидел только койку у стены, а возле нее на длинном шесте — фонарик. Самого фонарщика не было.
— Расскажите мне по крайней мере, каков он с виду?
— А кто его знает! — ответил дворник, пожимая плечами. — Я и сам его как следует не разглядел, — добавил он, — днем он никогда не сидит дома.
Через полгода я пришел снова.
— Ну что, дома сегодня фонарщик?
— Э-э! — протянул дворник. — Нет его и не будет. Вчера его схоронили. Помер.
Дворник задумался.
Расспросив его о некоторых подробностях, я отправился на кладбище.
— Могильщик, покажите мне, где тут вчера похоронили фонарщика?
— Фонарщика? — переспросил он. — Кто его знает! Вчера сюда прибыло тридцать пассажиров.
— Но его похоронили на участке для самых бедных.
— Таких нагрянуло двадцать пять.
— Но он лежал в некрашеном гробу.
— Таких привезли шестнадцать.
Итак, я не увидел его лица, не узнал его имени и даже не нашел его могилы. Он и после смерти остался тем, кем был при жизни: существом, зримым только в сумерки, немым и неуловимым, как тень.
В сумерках жизни, где ощупью блуждает несчастный род людской, где одни разбиваются о преграды, другие падают в бездну и никто не знает верного пути, где скованного предрассудками человека подстерегают злоключения, нужда и ненависть, — по темному бездорожью жизни так же снуют фонарщики. Каждый из них несет над головой маленький огонек, каждый на своем пути зажигает свет, живет незаметно, трудится, никем не оцененный, а потом исчезает, как тень…
― ОШИБКА ―{7}
Дом моей матери стоял на краю местечка, на Обводной улице, вдоль которой тянулись наши службы, сад и огород. За домом начинались поля, зажатые между проселком и почтовым трактом. Из окна мансарды, где была комнатка моего брата, загроможденная всякой рухлядью, видны были с одной стороны костел, рынок, лавчонки евреев и старая часовня святого Иоанна, а с другой — наши поля, за ними ольховая роща, дальше — глубокие овраги, заросшие кустарником, и, наконец, — одиноко стоящая хата, о которой люди в местечке поминали всегда враждебно, порой и с проклятиями.