Не было времени ознакомиться с местным фольклором, но он, без сомнения, существует. Однажды вечером под окном одного дома я заслушался старинной проголосной песней. Пели подвыпившие рыбаки, мужчины и женщины, и пели великолепно.
Что же еще сказать о Кандалакше? Коров очень мало, молоко пять рублей литр. Да оно и понятно: нет выпасов, нет сена. Лошадей еще меньше. Но под навесами хозяйственных поморов — по нескольку саней, между ними — расписные, с своеобразным орнаментом и на высоких, как у нарт, копыльях. Есть несколько десятков овец. Часть их путается в селе на вытоптанной луговине, а главное стадо уводится весной на заповедный большой остров и там пасется до холодов. Огородов мало. Не умеют до сих пор выводить овощи. Длинные летние дни, когда солнце вовсе не сходит с горизонта, оказывается, для овощей вредны: картофель, репа, брюква, свекла идут тогда не в корень, а в стебель. Надо в известное время создавать искусственную ночь, то есть прикрывать растения брезентом, рогожей. И только морковь, наоборот, лучше развивается при длинном дне. Эти особенности огородничества на крайнем севере я узнал при посещении Полярного отделения Всесоюзного института растениеводства (за Хибиногорском).
Надо надеяться, что это учреждение окажет помощь правильному развитию местного огородничества.
Меж тем работа на «Садко» шла день и ночь усиленным темпом. Приехал Фотий Иванович Крылов и начальник северного округа Эпрона Василий Яковлевич Васин. Подойдя к «Декрету», мы заметили, что на его борту выстроилось все начальство, впереди тов. Крылов, все в форме, у всех руки под козырек, видна деловитость, дисциплина. Нам подали трап — лестницу с поручнями (спускают его в редких случаях). Пока мы взбираемся, личный состав все еще продолжает стоять «смирно», руку под козырек. Такая торжественная встреча нашей бригады трогает нас, но мы не знаем, как вести себя. Я пробую тоже сделать руку под козырек, но козырька у меня нет, я в шляпе. Я снимаю шляпу и в растерянности помахиваю ею в воздухе. И для чего, думаю, такие тонкости, такая парадная встреча? И опять думаю: «Нет, отлично, очень хорошо…» Радушно здороваемся попросту. И. С. Соколов-Микитов шепчет мне:
— Вы, как старший по возрасту, должны были сказать: «Вольно».
— Ну, откуда же мне это знать? Уж, пожалуйста, не стыдите меня!
Фотий Иванович шутливо опрашивает нас, удобно ли нам в Кандалакше живется, хорошо ли кормит нас Николай Евгеньевич Фельтен, ведь он скуповат, и так далее. Нет, мы всем очень довольны, мы благодарим Фотия Ивановича Крылова, что он предоставил нам возможность ознакомиться с такими своеобразными работами.
Мы идем к правому борту «Декрета». Через борт свисают и идут в воду к десяти затопленным понтонам сорок шлангов. Два понтона все еще плавают на поверхности.
— Мы хотим дать дутье во все десять понтонов, — поясняет тов. Крылов. — Пока накачаем воздухом крайние отсеки. Затем по очереди дадим дутье и в средние. А сейчас мы подводим под корпус два выскочивших неделю тому назад полотенца. Видите, внизу, под бортом, стоит водолазная станция — бот? Видите, облачают, как архиерея, второго водолаза.
Людмила Попова, поэтесса, стоит на носу водолазного бота, она в кожаных штанах и с наушниками телефона через голову. И другая женщина в кожаных штанах готовится к облачению «архиерея». И еще двое молодых людей возле компрессора и шлангов заняты делом. Это художница и два корреспондента.
— Я всем им дал дело, — улыбаясь, застенчиво говорит тов. Крылов. — Чего, же им зря на «Декрете» сидеть? Пусть работают.
Мы тоже улыбаемся застенчиво и думаем: «А вдруг шустрый начальник и нас заставит надеть скафандр да нырять в водичку…»
— Алексей Николаич, — обращается Крылов Толстому. — Я слышал, что вас Симонов очень напугал, когда вы хотели спуститься на «Садко». Ерунда! Пожалуйста, спускайтесь. Да мы всех писателей спустим по очереди… — У нас вытягиваются лица. Крылов это замечает. — Желающих, конечно, — добавляет он. — Так как, Алексей Николаевич?
А. Н. Толстой весело сказал: «Прекрасно», — но я заметил, как у него задрыгал мизинец на левой руке (впрочем, за точность наблюдений своих в данном случае я не ручаюсь).
Пока мы так разговариваем, три фотографа и киносъемщик всячески берут нас под обстрел объективов. Где-то сверху, между трубой и мачтой, раскорячившись, пристраивается тов. Фельтен со своим старомодным, величиной с собачью будку, но великолепным аппаратом. Мы замечаем, что нас ловят объективы, начинаем слушать разговор начальника только в пол-уха, наше внимание переключается на мысль о позе, мы крутим усы (у кого они есть), стараемся придать лицу выражение старых морских волков. Впрочем, я говорю только о себе. Другим этого не нужно. Например, Соколов-Микитов и без того натуральный морской волк, да к тому же и сниматься он ленится, на выигрышное место нужно тащить его чуть не за шиворот.