Вот водолаз Ибрагим Тангаличев, партийный. Тоже работал по шесть-семь часов. Во время аварии он спас водолаза Арсеньева, сигнальный канат которого, во время заправки стропа, запутался между корпусом «Садко» и понтоном. Арсеньев выкручивался из удавки больше трех часов, тут подоспел Тангаличев, перерезал шланг, телефон и сигнальный канат, и потерпевший пробкой вылетел на поверхность. Впрочем, героев здесь много. Начиная от Фотия Ивановича Крылова, кончая любым краснофлотцем, — они все герои, все объединены одной благой волей, единым желанием спасти корабль, принести посильную пользу государству.
Спускаемся на шлюпку, как с третьего этажа дома, все по тому же проклятому штормтрапу. Фотий Иванович, в длинных резиновых бахилах, в бараньей старой кацавейке, проворно спустился, как белка, первый. Вторым лез рослый и широкоплечий, как водолаз в скафандре, И. С. Соколов-Микитов, я все ждал, что веревочная лесенка лопнет под ним. Третьим спускался С. Я. Маршак. Он вцепился в веревки мертвой хваткой, руки его тряслись, очки вспотели, он весь напрягся, бормотал: «Ужасно скользко, ужасно неловко, ступеньки скользят». Ему кричали снизу: «Держитесь крепче, не бойтесь! Правую, правую ногу, теперь левую, не глядите вниз… Левей, левей! Ну, прыгайте!» Я после спуска минут пять пыхтел и отдувался. А Фотий Иванович простодушно подсмеивался над нами:
— Ничего, помаленьку привыкнете. Страшны только первые сто раз.
Мы с товарищами впервые вступаем на палубу «Садко», и вновь душу охватывает какое-то непередаваемое волнующее чувство. Кругом дыхание севера, море и небо в свинцовых с белилами красках. «Садко» еще дремлет, но уже чувствует топот сапог, гул голосов, легкий бег ветра. Его чрево до отказа набито каменным углем, на чреве вдоль раны заплаты, и там внизу, в затопленном кубрике, догнивает на матросской койке туша тюленя, когда-то заползшего на корабль любопытства ради и вместо поживы нашедшего смерть себе. Дымовой трубы, откуда, бывало, валили тучи черного дыма, нет: она срезана льдами. Грот-мачта с гротмарсом тоже упала: она лежит тут же, растянувшись до самого носа. Вся палуба блестит, как новая, даже не совсем слезла белая краска. Вообще все деревянные части в соленой воде только окрепли. Два дня тому назад был субботник. Все вышли на работу, корабль очистили. В горловинах вентиляционных труб, на потолках штурвальной и радийной кают все еще висят красно-бурыми гроздьями колонии ракушек морских пиявок, красных как кровь, червей и всякой невиданной твари. Все это поросло бородатыми лохмами тины, водорослей, морского мха. Декоративно, но не безвредно: присосавшиеся моллюски выделяют кислоты, разрушающие железо. Однако ни корпусу, ни тем более машине они вреда не принесли. Машина и котлы (как оказалось впоследствии) в полной сохранности. Вот только, странное дело, чугун… От долгого пребывания в воде он стал мягок, как сыр, его можно резать ножом, но на воздухе он, как уверяют, приобретет прежние свойства. «Совнарком» через двадцать резиновых шлангов выкачивает из машинного отделения воду, приводит «Садко» в чувство. Корма заметно приподнялась, нос чуть опустился. Под водой сейчас работают два водолаза, накладывают пластырь, врачуют болезни корпуса, но не все еще раны залечены; есть фильтрация, вода убывает слабо.
— Каков размер главной пробоины?
— Больше двух сажен длины и фут ширины. Пробоина эта несколько выше двойного дна. Если бы корабль получил пробоину в пределах двойного дна, пожалуй, не затонул бы.
Прилив усиливается, вода в море идет на прибыль. Вот она тонким слоем полилась через края, через двери кают, через всякую щелочку.
— Эй, внизу! — командует в рупор П. В. Симонов. — Сейчас вода будет заливать корму. Из трюмов все выбирайтесь наверх!
— Что ж, «Садко» опять сядет?
— Да, сядет, на четверть аршина. Завтра постараемся заделать все пробоины, а денька через два приведем его в Кандалакшскую пристань. А оттуда в Архангельск на капитальный ремонт.
— Во что обойдется ремонт?
— Да, пожалуй, около полумиллиона. Да подъем стоил около миллиона. А корабль куплен в Англии в 1913 году за миллион с лишком золота. Вы слышите? Золота! Он был в работе очень мало, он почти новый. Как видите, подъем ледокола оказался весьма выгоден, овчинка стоила выделки. Не так ли?..