Выбрать главу

Мы уговариваем Фотия Ивановича немножко отдохнуть, переключиться в иную обстановку, провести вечер с нами. Он неохотно соглашается, мы берем его, так сказать, на буксир, привозим в свою квартиру. Заказали самоварчик: вот, думаем, всласть попьем чайку, на свободе побеседуем. Но не тут-то было. Около одиннадцати часов Фотий Иванович срывается с места и идет пешком через непроглядную тьму по усеянной камнями грязной дороге в новый Кандалакшский поселок. Зачем? Он переночует там у знакомого, а завтра чуть свет он будет рыться в заводских и железнодорожных складах, осматривать электрические помпы для откачки воды с «Садко». Ему там обещали.

За чаем все-таки шли разговоры по душам. Ф. И. Крылов рассказывает нам кой-что из своей жизни. Он — сын бедного крестьянина одной из центральных губерний. Живший в их селе земский начальник обратил внимание на смышленого, шустрого подростка, приспособил его к службе в своей канцелярии на побегушках, затем определил в школу морских юнгов. Впоследствии юный Крылов поступает по призыву на морскую военную службу; за малый рост не хотели его принять, но дело было улажено: Крылов — моряк, с кличкой «маленький».

— Так все меня и звали: маленький да маленький.

Он ведет рассказ тихим голосом, на его лице то и дело играет улыбка, он подсмеивается над собой, над драматическими моментами своей жизни.

— Однажды на корабле хлеб раздавали. Боцман по палубе шел. Вечер, темновато было. А боцмана у нас не любили за свирепость. Какой-то матрос подкрался к нему сзади, да как даст буханкой хлеба по башке, а сам бежать. Боцман за ним. Матрос куда-то юркнул и скрылся. А я иду себе, ничего не знаю. Боцман вгорячах подумал, что это я угостил его, снял большущую дудку на железной цепочке да, не говоря худого слова, хвать со всей силы мне по спине, рубаху насквозь прошиб, кровь пошла. Хотел жаловаться по начальству, да плюнул: боцман со свету сжил бы меня.

Добродушно подсмеиваясь и над разбойником-боцманом и над самим собой, Фотий Иванович продолжает:

— А то на лодке мы плыли, я в веслах. На секунду веслом взмахнуть не успел, мичман концом наметки мне в зубы ткнул, губу в кровь разбил. Вообще служить было трудновато.

Затем началась революция. Крылов лицом к лицу с врагом на передовых позициях. При наступлении Юденича он командовал батареей на Красной Горке, был сильно контужен, лишился чувств.

Отбросило меня взрывом большого снаряда. Ну, и маленько позвонок треснул, руки омертвели, а потом в госпитале позвонок срастили неправильно. Надо бы в особый корсет взять всю спину с позвоночником, а почему-то не сделали. А вскоре, как сросся позвоночник, я упал с высоты и как раз на поврежденное место. Больно было…

Далее, с 1920 года, уже начинается деятельность Крылова по подъему судов. Он был назначен на должность начальника Северного отделения Государственного судоподъемного управления.

— Жил в Архангельске. Самому приходилось лазить в воду.

Крылов рассказывает о первых работах: подъем «Народовольца», «Память Азова». В декабре 1923 года возник Эпрон при хозяйственном отделе ГПУ, а в 1928 году Эпрон реорганизовался в самостоятельную единицу. Ассигнования были ничтожные, а дела уйма. Надо было как-нибудь зарабатывать средства на развитие предприятия. Подвернулся удачный случай: подняли со дна Черного моря много ценных судовых частей, заработали несколько сот тысяч рублей. Японцы работали в то время на Черном море по подъему «Черного принца». В 1930 году подняли в Каспийском море персидский тральщик, он загораживал выход из порта и вход в него. Сам шах интересовался работами эпроновцев. Сняли с мели у турецких берегов большой пароход «Ильич».

— Английское спасательное общество подергало, подергало — отказалось. Мы в три дня сняли. Или, например, огромный пароход «Харьков», чуть ли не тринадцать тысяч пятьсот тонн водоизмещения. Мы по случаю купили его в Германии, а как ввели в Черное море, залезли в так называемый фальшивый Босфор вместо настоящего и посадили пароход на подводный камень. И как раз самой середкой днища. Вода сбыла, пароход повис и надломился пополам. Это нынче летом произошло. Мы раздернули корпус на две части и привели в Севастополь сначала нос «Харькова». Тогда еще была пущена острота, что «Харьков» самый большой пароход в мире, его корма в Босфоре, а нос в Севастополе. Затем мы привели в севастопольский порт и корму, корма шла под своими парами, рулем вперед. Теперь «Харьков» в доке, обе части соединены и спаиваются автогенным способом. Да вообще, если перечислить все спасенные и поднятые из воды Эпроном суда, получится огромный список. А работы предстоит хоть отбавляй. Со времени империалистической войны только в одних северных водах лежит на дне несколько сот судов.