И вся юрта принялась зевать неудержимо.
Кричит кам громогласно, тужится:
— Эй вы, идите, идите! Шайтаны, курмесы, слуги дьявола! Иди, Патышбий, глотатель жерновов!
Но никто не слышит крика, притаились, молчаливо ждут. Ждут люди, ждут звезды, ждет перепуганный Ерема.
Только собачонка черненькая, Дунька, ничего не ждет… Сидит Дунька в чистом поле, привязанная к тыну, старательно выкусывает блох в хвосте.
Но вдруг зашептали губы кама, громче, громче, — все слышат, а не понимают, и сам Чалбак не разумеет, только сердцем чует, что говорит его язык:
— Косой, кривой, хромой… Эй вы, дьяволы!.. Вот проклинаю себя и проклял… Гей, гей, сатана, Дерущий в пропасти: я верный слуга твой — кам!.. Войди в меня, эй, говорю тебе, войди! Войди…
От ногтей по пальцам, от пальцев к сердцу потекла-заструилась в жилах пламенеющая кровь. Ударило сердце, смолкло, еще ударило и ждет: вот грозный дух полонит все тело, испепелит, раздавит, изничтожит.
Как допотопный зверь, весь лохматый, большой копной сидит у костра, в камской, вверх шерстью, шубе — кам Чалбак. Вот качнулся вправо-влево и с тяжким стоном — исступленье, испуг и радость — вдруг поднялся:
— Вошел! Вошел!.. А-гык!!
И вся юрта взвыла:
— Вошел!.. Сатана вошел в него!
И сжал кам кулаки, и всплеснул вскинутыми вверх руками.
— Бубен! Я властный! Я сильный!.. Я могущественный!..
Вихрем, вихрем крутится кам, воздух винтом буровит, свистит от коловращенья ветер. Бубен грохочет гулко, сечет и режет, не умолкая, тьму. Бубенцы с колокольцами звякают неистово.
— Держите кама! Держите!
Крутится кам вихрем. Огонь в костре прячет со страха свою пламенную голову, стелется к земле, и смолистый дым пугливо мчится прочь.
— Не пускайте кама к огню!.. Сгорит.
— Держите его. Держите крепче!
Крепко схватили кама две любящие руки, от костра подальше. Не видит, не слышит, не чувствует земного кам.
Лохматая шаманья шуба вся в ремнях змеиных, в железе, в ярких лентах; на ремнях, на лентах — бубенцы, погремушки, колокольчики, и еще рыбы, птицы, звери из железа. Шаманья шуба — пуд.
Встрепенулся кам — вздрогнул, зазвучал металл; крутнулся кам — пуще загремел металл; ударил кам в бубен колотушкой, да ну кричать, гукать, бесноваться — стоном стонет ночь, скрозь землю сигают бесы, а Дерущий в пропасти оторопело вбирает в лапы железные когти и неистово рычит.
— Держите кама! Сгорит… Держите крепче!
Крепко схватили кама две любящие руки:
— Чалбак, Чалбак!
Не слышит земного, не чувствует Чалбак. И никому не видать лица его: все в бисерных, железных, костяных висюльках, спускаются висюльки с рысьей шапки, как забрало, до самых губ. Но всяк присмиревший, ужаснувшийся чует: горят глаза огнем, черные искры сыплют, обжигают.
— Ге-ге-ге!.. Чек-чек!
Круче, круче вихри, сильней бьет бубен, змеистые ремни от коловращенья поднялись на воздух, свищут, и пепел от костра столбом. Дико, страшно завывает кам.
— Я вздымусь белой птицей! Это мое место, пусть порастет оно зеленой травой… С твоей кровью слился, о дьявол! Я пришел от страшного бога, и вы, шаманы, с огненными бичами, не выходите из преисподней проклинать меня… О дьявол!..
Заткнула свои уши в больших серебряных серьгах молодая Казанчи, а слезы градом. Хворая старуха застонала, с мольбой на кама смотрит.
— Я сел на пуп земли. Я сильный, страшный. Я пришел сюда, чтоб защитить страждущих…
Поняла старая старуха, прослезилась, а болезнь пуще по суставам ходит — прямо смерть…
— Три черные тени твои, о дьявол, сообщились со мной… Требую — помоги мне!
И три раза скуковал кам кукушкой, три раза стерхом острокрылым, три раза черным вороном:
— Чек-чек-чек… Кар! Кар! Кар!
И три раза подряд взгагачил колдовской гагарой, оседлал гагару-птицу и понесся прямо в ад. Вот и престол сатаны-диавола. На два голоса запел-запричитал — с самим сатаной кам Чалбак в разговор вступил:
— Помоги мне, ты сильный.
— Нет, не помогу.
— Я продал тебе душу. Сожри в старухе хворь.
— Иди к духам, что постарше.
Встряхнул покорно бубном, приостановился кам, и в гору, в гору, — тяжко так — нет сил идти, а надо… В гору, пешком, на небо, к главному духу, — кряхтит Чалбак.
— Как надсадно вздышит… Воды бы дать.
— Эй, дайте каму воды!
Не слышит, не видит, не чувствует, вновь закрутился вихрем, и грохнул бубен бубенцами. Губы кама покрыла пена.
— Я пришел к тебе, о Великий Дух! В руке моей бич небесный, молния. Возврати мне душу чада моего. Кровавую принесу тебе жертву.