— Батюшка, — весело, все еще во власти смеха, сказала Наденька. — Братаны Брюхановы пришли. Пущать?
Три рыжих бороды, все на одно лицо, вошли и закрестились.
— Здрасте-ка… С прошедшим праздничком!
— Ладно, — сказал батюшка. — Ну, в таком разе залазьте, Андрей с Петрованом да Филимон, хе-хе-хе! А который Андрей, который Филимон — ей-ей, не могу разобрать. Хе-хе-хе! Десять лет священствую, а не могу.
— Да-а!.. — изумленно протянул учитель. — Удивительное сходство на самом деле. Вот так чудеса.
— А сами-то вы не путаетесь, который Петрован, который Филимон, хе-хе-хе!.. — сладко закатился батюшка.
— Хы!.. Как это возможно!
— Ну, в чем же дело? Камлали?
— Всю ночь. Срамота одна! Значит, и черта призывал, и окаянщину разную проделывал. А тут, уж перед утром-то…
— Постой-ка, постой, Петрован!..
— Я, батя, Филимон…
— Тьфу! Вот видишь. Погоди-ка, брат Филимон. Эй, Надея! Слетай живо за урядником. Мол, по нужному делу. Скажи, мол, у попа брага. А то замешкается. Ну, иди со Христом.
— Ваш Чалбак, чтоб его, всю ночь спать мне не дад, — сказал учитель. — Бубен наяривал за милую душу, как…
— Неужто слыхать сюда? — в один голос спросили братаны.
— Как рукой подносит. Попутный, стало быть, ветерок дул.
Братаны крепкими зубами грызли сахар, прели, пили чай. Рыжие бороды и лохматые космы их пылали на солнце, как пожар; голубые глаза сонливо щурились.
— Уж вы, ребята, постарайтесь. За веру-то Христову!.. Постойте…
— Не сумлевайся, батя!
Толковали о том о сем, а вскоре завизжала задорным девичьим визгом Надея: — Не лапай! Ишь ты, усач! — Кто-то кашлянул по-молодецки, звякнули шпоры, из коридора на террасу выплыли бравые унтер-офицерские усы.
— Честь имею!
— Честь-то честь, — ляскнул зубами козлобородый батя, и впалые щеки его вспыхнули. — А ты девку все-таки не трог.
— Никак нет… Это ж за ней корова погналась.
Отец Василий усиленно сопел, и громко чавкали братаны.
— Филимон! — наконец сказал священник, глядя в упор на Андрея. — Излагай! Ты, кажется, красноречивый. А господин урядник потрудится запомнить.
Филимон с Андреем враз поставили блюдца, утерли волосатые рты, прокашлялись и начали, перебивая один другого.
— Стой, погоди! Один кто-нибудь. Не могу же я… Ну, снова, — сказал урядник, крутя кривыми пальцами усищи.
Тогда Андрей, ткнув Филимона локтем в бок, пересказал все, как было там, у кама.
Священник хватался за голову, крестился:
— О боже!.. Всех новообращенных смутит. Не-ет!.. Не допущу!
Учитель, прикладывая к ошпаренному лбу ломтик сырой картошки, вторил:
— Это называется позор цивилизации… У-удивительно!
— А тут уж перед утречком, — повествовал Андрей, то пряча в глубоких провалах глаза, то выкатывая их на низкий лоб, — перед утречком калмычишки конягу быдто привели. Да. Привели, стало быть, конягу, скрутили ему веревкой морду, чтобы, значит, ни на эстолько здыху не было. А к кажинной-то ноге по аркану привязали. Вот-вот. Ну, отлично. Тут Чалбак как взлает дурноматом, чисто бес: «Агык, грит, агык!» А калмычишки поняли, да за аркан и схватились, да в разные стороны со всех-то сил дуй, не стой. Вот орда какая!..
— Ах, анафемы! Ах, нехристи!..
— Так бедного конягу на брюхо врастяжку и грохнули… Ну и визжал коняга… Все суставы-то ему вывернули. Аж кости затрещали. То ись так визжал, аж жутко!.. Ерема-пастушонок как вскочит, портки поддернул, да фють!
— Вот они, игрища-то бесовские!
— Не приведи господь! Одно слово — орда! А Чалбак зарычал-зарычал, выхватил нож да коня по брюху — раз! Вот ладно. Полыснул это он, скажем, коня по брюху, да рукой туда мырк! В живое брюхо-то. Да за самое-то сердце и поймался… Тут уж и нам невтерпеж стало, — плюнули, ушли.
— Вот чертова орда!
— Их сколько хоть тут, камов-то этих самых, — сказал Филимон и поперхнулся.
— А мне какое до других дело? — воскликнул отец Василий. — О других пусть начальство печется. А ведь этот — мой духовный сын.
Учитель потряс в пельмени перцу и, с благочестием на лице, сказал:
— Надо словом, а не как-нибудь. Убеждением… Инквизицию побоку. Лаской надо!
Глаза священника забегали, из узких стали круглыми…
— Что? А ты не лезь! Пробовано… И словом пробовано.
— Эвот чем надо! Вот… — помотал в воздухе мохнатым здоровенным кулаком Брюханов Филимон.
— Веру нашу марать не след. Это даже в своде законов есть… — важно сказал урядник и, громко рыгнув, отстегнул на белом кителе две пуговки. — Батюшка, объясните, ради бога, что обозначает синклит и, во-вторых, — святейший синод? Какая в них та и другая разница? Неотвязная мысль во мне…