Ульяна, действительно, имела и мать, которая шла вместе с нею к раскиданному селу, и отца, известного в окрестности, как местного богатея и содержателя тайного скита. Тайным скит был когда-то, лет шестьдесят тому назад, теперь же ни для кого не было секретом, что в шести-семи избах одного из гнезд, составлявших село, жило с дюжину старух и девушек, занятых рукодельем, моленьем и хозяйством. Действительным было и то, что Ульяна слишком любила Кирика и не считала нужным скрывать этого, но, конечно, она не ошибалась, полагая Кирика не «таким человеком». Хотя с виду обветренное, загорелое северным морским загаром, будто слегка дубленое лицо парня с прямыми русыми волосами и пристальным взглядом было как у всех, но иногда в этих глазах вдруг неподвижно зажигались словно голубые свечи, отчего лицо делалось белее и прозрачнее и сам Кирик не казался тогда уже таким «костяным да кожаным». Вероятно, за эти-то краткие минуты и считала Ульяна своего жениха особенным, если не по девичьей глупости, которой всегда «по милу хорош».
И теперь у большой избы соседа Кириковы глаза так же странно и неподвижно голубели, словно он не слышал, что говорили кругом, или слишком внимательно слушал другое, что не говорили. Писарь, сидя на бревнах, читал газеты, и его окружали староверы и церковные, старики и ребятишки; даже Ульянин отец стоял в розовой, высоко подпоясанной рубашке с палочкою в руке. Газета была старая, чуть ли не двумя неделями, но людям, приученным морем и молитвами к какому-то особенному вечному времясчислению, эти новости казались происшедшими минуту тому назад, но вместе с тем они же сплетались как-то непонятно не то с отрывками из «Кирилловой книги» об Антихристе, не то с белым поморским туманом.
«…Под дулами револьверов несчастного казначея заставили выдать городские деньги; когда же оказалось, что этих последних всего 263 рубля 73 коп., злодеи расстреляли на глазах у него жену и детей, потом и его самого».
Читающий и слушатели не делали как-то разницы между случаями современной войны, гонениями римских императоров и историями из Летописца. И так же благочестиво вздохнул кто-то:
— О господи Иисусе Христе!
— Сюда-то, мамынька, не придут?
— Да как же им придти-то, откудова? — отвечала баба таким тоном, будто речь шла о войсках Гога и Магога.
— А вот в севастопольскую кампанию… — начал седой солдат, будто покрытый зеленью от старости — …англичане к нам приходили, в Соловки палили…
— Так то англичане, а не немцы, дедушка…
— Англичане, англичане…
— А вот наши на море видели корабль, не русский… подошел, постоял, постоял и тихо назад пошел.
— Во сне видели-то?
— Нет, не во сне…
— А вот в среду, так, говорил, Дементий видел: лодка и два старца в ней… видать, что старцы, а лиц не разобрать, будто нет. И ручек не чуть, одни рукава, а простираются вдаль… и голос слышен… Один говорит: «Зосима, не пора ли? нашим туго». А тот отвечает: «Погоди, Савватеюшко, не торопись, еще справятся». Так не то проехали, не то под водой скрылися больше не видно стало.
— Ну, это он из жития вычитал. Не то Св. Александра Невского, не то Александра Свирского.
— Большая разница: один Благоверный Князь, другой — Преподобный.
— …все сожигая на пути своего отступления, угоняя скот и увозя все ценные вещи… — продолжал читать писарь.
— А объявление будет?
— Какое объявление?
— Насчет того, какая вера правильная.
— Опомнилась! разве теперь такое время? Безо всякого объявления теперь нужно «Спаси, Господи» к небу кричать едиными устны и единым сердцем!
— Да, да. Правду ты говоришь.
— А вот в Архангельский, говорят, пленных пригнали… страшные! по-нашему не говорят.
— Это не пленные, это немцев из Питера выслали. Пленные — те с номерами и в кандалах.
— Нет, эти без номеров. И барыни ихние с ними. Те еще злее, барыни-то!
— О, Господи, к нам бы не прислали!
— Не пришлют: у нас мошкара заест… опять, сырость…
— Говорят, казаков послали англичанам. Нагрузили, будто, хлебом, а там все казаки… Наши видели… На каждом мешке штемпель и орел, чтобы там поняли. А атаман по палубе на воле гуляет с пикой. Погуляет, погуляет — и пикой в трюм постучит, значит — «живы ли, детки»? Те снизу отвечают: «живы!» и так дальше плывут…
Кирик, как застывший, слушал, то ли, что говорили, то ли, о чем не было речи.
На следующее утро он пропал, исчезла куда-то и его лодка. Ульяна думала, что он спозаранок отправился рыбу ловить, и просидела до вечера на кочке, но Кирик не возвращался. Не возвращался он и на другой день, и на третий. Целую неделю ходила Ульяна к морю, потом перестала. А тут начались рассказы: то Кирика видели с лодкой, то лодку без Кирика, что-то он даже кричал будто рыбакам, не то «горячо», не то «хорошо». Наконец и рассказы прекратились. Пропал Кирик, да и все тут. Весною часто рыбаки пропадают, а он летом пропал — все может быть! Долго Ульяна крепилась, наконец, сдалась и стала на ночь читать канон за «единоумершего». Слезы растопили окаменелость и растравили раны, так что можно было их врачевать. Покров уже был близок, когда Ульяна, войдя в келью матери Киликеи, поклонилась ей в ноги и сказала:
— К твоей милости! возьми меня под начал, хочу постричься.
— Дело доброе, дело доброе! Блажен извол твой, о, Господе… — ответила та, крестясь.
— Вся душа моя изныла, матушка! одна мне радость, одно мне спасенье молиться, душу свою белить перед Господом.
В сенях кто-то быстро, не по-скитски затопотал, постучал без молитвы, Киликея недовольно молвила:
— Кто там? с цепи сорвался, что ли?
В горницу вбежал подросток с бумагой в руке.
— Тебе, Ульяна, от Кирика письмо!
— От Кирика? — спросила Ульяна, будто не понимая, и не подымаясь с колен.
— Что за вздор? нешто могут с того света письма приходить? — рассуждала Киликея, меж тем как Ульяна на коленях еле разбирала от слез каракули. Наконец она опустила письмо и, широко перекрестившись, воскликнула:
— Жив, жив!
— Дай-ка бумагу-то, — сказала Киликея, надевая очки. В письме не менее фантастично, чем все, что говорилось в селе, чем все, что там представлялось, было описано, как Кирик нагнал, действительно, судно с казачьим отрядом, после долгих скитаний высадился во Франции и сражается против немцев.
Прочитав письмо, Киликея обратилась с улыбкой к девушке:
— Так как же, милая, постригаться-то повременишь?…
— Повременю, Киликеюшка.
— Ладно, ладно, воля твоя!
— Не сердись, матушка.
— Мне что? твоя воля, твое и хотенье.
— Матушка!
— Что?
— Скажи мне, что он вернется.
— Уж этого я не знаю. Как Господь рассудит.
— Нет, ты наверное скажи!
— Вот безумная-то пристала! Что я тебе — пророк или гадалка! как же я могу это знать?
— А вот я не пророк и не гадалка, а знаю, знаю, что Кирик вернется!
И Ульяне так ясно представилось, как в Кириковых глазах вместо голубых свечей отражаются ружейные огни, что она поверила, что наступит время, когда в этих взорах снова заблестит бледное родное небо, и море, и ее, Ульянины, глаза.
Правая лампочка
[текст отсутствует]
Два брата
[текст отсутствует]
Третий вторник
[текст отсутствует]
Пять путешественников
[текст отсутствует]
Плавающие-путешествующие
Дорогому Юр. Юркуну посвящается
Часть первая
Глава 1
Ну, можно ли так долго спать?