Винокуров сел за ключ. Ти-та-та-та-та. Ти-та-та-та-та.
— У нас есть такой прием: почти каждый знак при обучении — ну, чтобы легче было запомнить, — называют сообразно звучанию. В учебниках этого, конечно, нет. Это наша маленькая хитрость. Вот единица: ти-та-та-та-та. Получается: при-е-хал-па-па. Похоже? Ти-та-та-та-та. При-е-хал-па-па.
Да, действительно похоже. Вовик кусает губы от смеха, толкает меня в бок. Смешно. Приехал папа. Ну и шутки откалывает жизнь! Но мы зубрим на слух и этого неизвестно откуда и зачем приехавшего папу, и двойку зубрим — «я на горку шла», и тройку — «купите сахар».
— Запиши себе в книжечку, а то из головы вылетит! — шепчет мне Вовик. — У тебя же склероз!
Он намекает на мой дневник. Да, да, как бы не так! Приехал папа — это уже на всю жизнь. Без записи. Без книжек. Скоро нам по ночам будут сниться мелодии из телеграфных сигналов. Купите сахар! Это скоро станет нашей военной профессией!
Когда занятия подходили к концу, в класс снова вошел ротный.
— Ну хватит, — сказал он Винокурову, — все марш из класса. Буйко, останьтесь!
— Рыбин, — сказал сержант Винокуров, — уберите класс.
— Слушаюсь!
Ротный сел за пульт, огромной веснушчатой рукой придвинул к себе первый попавшийся бланк радиограммы и буркнул в сторону Буйко, сидевшего в робком ожидании:
— Принимай!
Навалясь левой рукой на стол, он начал передавать. Я тихо ходил по классу, собирая исписанные листки, бланки радиограмм, и, как пишется, «был невольным свидетелем происходящего».
Ротный сначала поглядывал на Буйко. С того лил пот. В больших головных телефонах он почему-то напоминал мне зайца. Ротный стал передавать быстрей, вошел в раж, шапку снял, но Буйко сидит себе, как истукан, и с невыразимой мукой глядит на ротного. И ничего не пишет. Не принимает. Ротный, на секунду оторвавшись от передачи и случайно взглянув на Буйко, увидел, что тот ничего не пишет, аж на табуретке откинулся, словно узнал, что его близкий друг — шпион.
— Ты — чего? — с ужасом спросил ротный.
— Ничего, — робко сказал Буйко.
— Ты чего не принимаешь? — спросил ротный чуть не со слезами.
— Быстро, — извиняясь, сказал Буйко.
— Быстро… — с горечью повторил ротный. Он три раза ударил ладонью по ключу. — Что за буква такая?
— О, — сказал Буйко.
— О, — снова с горечью повторил ротный, все с той же интонацией несправедливо обиженного человека. — Ты знаешь, что я тебя выменял у Мамедова, командира зенитного полка? Ты знаешь это или нет? А за тебя отдал ему шофера первого класса! Ты ж по документам идешь как радист! Ты на радиостанции-то работал?
— Да, — встрепенулся Буйко, — работал.
— Ну, у вас на радиостанции там был ключ? Или только микрофон? Ну вот куда голосом орать — эй, Пантелей!
Последние слова ротный прокричал себе в кулак, будто держал микрофон.
— Ключ был, товарищ капитан, но я всё Морзе забыл.
— Забыл, — грустно повторил ротный, — я тоже на аэроплане до луны летал! Только давно это было, забыл все!
Он встал, с грохотом захлопнул крышку пульта. Любой молодой солдат, мало-мальски знавший радиодело, был крайне важен. Его можно было, немного обучив, тут же посадить на боевую связь.
— Что сегодня проходили? — спросил ротный.
— Вот это… приехал папа.
Ротный покачал головой, нахлобучил шапку, просверливая Буйко своими рыжими обиженными глазами.
В класс вошел командир взвода по фамилии Слесарь. Он молодцевато, с фальшивой улыбкой поглядел на всех, странно при этом вскинув брови, и спросил ротного:
— Ну как, товарищ капитан, годится Буйко к окружным соревнованиям? Хороший радист?
Ротный, не глядя на Слесаря, пихнул ногой табуретку, пошел на выход и уже у дверей сказал:
— Радист? Такой же, как ты взводный!
И с грохотом хлопнул дверью.
По фашистам — огонь!
Старшина Кормушин мелким цыплячьим следом отмерил нам в снегу полдвора и велел после работы лопаты отнести в каптерку. Сеня Вайнер с одной стороны, а мы с Вовиком — с другой. У нас с ним безумное изобретение севера — длинная лопата с двумя ручками, очевидно, созданная на базе анекдота: «Где трактор не пройдет, послать двух солдат с лопатой».
Мы отрабатываем два наряда вне очереди. (Не надо путать с очередными нарядами — кухня, дневальство и т. п.) Получили эти два наряда за пререкания с младшим сержантом Чернышевским. Достанется же такая фамилия человечку с выпученными глазами, с головой в форме молотка, издали похожему на Маленького Мука! А дело разгорелось с того, что Вовик вышел на строевую подготовку с романом Теодора Драйзера «Американская трагедия», который он засунул за пазуху, потому что нужно было быстро построиться, а бежать к тумбочке было далеко. Поэтому Вовик засунул Драйзера за пазуху и думал, что под шинелью литературы никто не заметит. Но после ряда строевых упражнений с карабином, в частности «коли!» и «отбей!», и других энергичных действий Драйзер по непонятным причинам встал в поперечное по отношению к Вовику положение и сильно демаскировал моего друга. В строю Вовик вдруг стал горячо шептать мне: