Ирина. Приватный?
Логинов. Да, здесь у нас с вашим мужем небольшая радость…
Кондаков. Ирина, не гони волну, пойди, пожалуйста, на кухню!
Ирина вышла.
Логинов. Строгая у вас супруга! А мне казалось, вы не женаты.
Кондаков. Длинная история.
Логинов. Как здоровье, Иван Адамович?
Короткевич. Устал.
Логинов. Мы-то еле на ногах стоим, а вам-то еще тяжелей… В общем, взяли мы его. Взяли мы этого негодяя, Иван Адамович. Конечно, суд все определит, но полагаю, что он и есть провокатор, заваливший всю организацию. Корзун как в воду смотрел, написал о нем в бумагах особое мнение. Всех вы пережили, Иван Адамович. И Мюнстера, своего изверга, — повесили его в сорок шестом в Орше. И этого, Пулатова Евгения Осиповича, он же Шапкин, он же Красюк, он же Иващенко, он же Закошанский.
Короткевич. Это он в меня стрелял?
Логинов. Кому же еще?
Кондаков. А кем он работает? То есть работал?
Логинов. Работал? Халтурщик. Двери обивал. И обивал, говорят, хорошо. А вот стрелок, к счастью, неважный. Ну, ладно. Иван Адамович! Я пришел вам сообщить, что Совет ветеранов ходатайствует перед соответствующими органами о награждении вас «Партизанской медалью» первой степени. Вот такие наши новости, ребята! Была б моя воля — салют сегодня в городе бы устроил. Это ведь большая радость! А никто не знает, кроме нас с вами.
Вошла Ирина.
Ирина. Все на столе.
Логинов. Да нет, спасибо, я откланиваюсь.
Ирина. Чего так? Я ведь и бутылку вам открыла…
Логинов. В другой раз. (Попрощавшись, ушел.)
Кондаков. Ваня, вы есть хотите?
Короткевич. Хочу. Вы знаете, все время.
Кондаков. Замечательно. Во что я верю, так это в аппетит.
Короткевич. А вы?
Кондаков. Я поговорю… с женой.
Короткевич вышел на кухню.
Ирина. Знаешь, тут у меня с твоими приятелями весь план сбился. Я должна была войти и с порога сказать: «Собирайся, я прилетела за тобой». Хорошая фразочка?
Кондаков. Но ты говорила и лучше.
Ирина. Например?
Кондаков. Например? Однажды ты мне сказала: «Я на пять минут пошла к соседке, но ты каждые полчаса переворачивай индейку в духовке…» Вот это была фраза… Значит, ты приехала за мной?
Ирина. Да, малыш. Я взяла два обратных билета. Через полтора часа у нас с тобой самолет.
Кондаков. Видишь ли…
Ирина. Если тебе нужны формальности или словесные заклинания, то я могу их произнести. Хотя это ничего не изменит.
Кондаков. Не понял.
Ирина. Ты делаешь вид, что не понимаешь. Хорошо. (Расстегнула сумочку и достала письмо.) Это письмо я написала тебе. Я его прочту. «Малыш! Я знаю, что пишу слова, всего лишь слова. Они не заменят ни глаз, ни губ, ни рук. Однако я люблю тебя, и это тоже огромная правота. Дело в том, что я точно знаю, что я — твой крест. Может быть, несправедливо такого человека, как ты, награждать столь сомнительной наградой, как я, но это так. Ты никуда не денешься от меня, и в этом весь ужас. У нас есть тысячи поводов расстаться, но нет ни одной к этому причины. Лаской и любовью, которая переполняет меня, я терпеливо и трепетно отмою и вылечу наши с тобой раны. Ирина, твоя первая жена».
Из кухни выглянул Короткевич.
Короткевич. Извините, Рем Степанович, соль где?
Кондаков. На подоконнике, в деревянной такой солоночке.
Короткевич закрыл дверь.
Ты ждешь от меня ответа? Слушай, я все собирался у тебя узнать — а где наша сумка? Такая серая, в клеточку?
Ирина. Твой вопрос очень уместен.
Кондаков. Это вариант ответа.
Ирина. Не поняла.
Кондаков. Ну, хорошо, не поняла, так не поняла. Малыш! Я все это время боролся с собой и с памятью о тебе и, кажется, выиграл борьбу. К несчастью.
Ирина. У тебя уже есть женщина?
Кондаков. Женщины у меня нет. Пока нет. Пока я не боец. Пока я выгляжу, как поле битвы. Не более. А как твой художник-оформитель?
Ирина. Валерка? Мы расстались.
Кондаков. Так просто? Ты написала мне очень хорошее письмо. Но я ничего сделать не могу. Я тебе не верю.
Ирина. Ты, наверное, гордишься сейчас собой?
Кондаков. Нет. Ничего, кроме печали. Я ведь не собираюсь ни мстить тебе, ни расплачиваться с тобой. Это было бы нелепо. Я просто с печалью констатирую летальный исход нашей любви.