— Эй, хлопцы, руку смените! — кричат курсантам с танков.
Но курсанты даже не смотрят в ту сторону, только желваки под кожей на скулах играют. Ладно! Курсанты на тот год станут офицерами. Тогда они вам покажут, как «руку менять».
Поехали. Танк дико взревел, выпустил облако синего дыма и осторожно, словно пятясь, пошел в воду. Скрылись ведущие шестерни в воде, вот и гусеница ушла, вода крыло уже закрыла. Пехота орет — сапоги ей заливает. Вдруг по совершенно необъяснимым причинам танк стал наклоняться на левый бок. Пехота ссыпалась с наклонной обтекаемой башни, один только гусь ухватился за пушку обеими руками да повисел недолго, упал в воду. Танк все больше наклоняется, вот-вот перевернется. Дулов палкой по поручням моста стучит, пехота в полной амуниции к берегу плывет по-собачьи, на берегу орут — и смех, и горе. Двигатель наконец смолк, и из открытого люка показался водитель, опасавшийся зашибить генерала Дулова на мосту. Он устроился на крыше башни, снял сапог и вылил оттуда воду.
— Осечка, товарищ генерал, — кричит он Дулову, — сваи здесь, видать, от старого моста остались.
— А голова тебе на что дана? — спрашивает Дулов. — Чтобы шлем носить?
Водитель пожал плечами, дескать, сам не знает, для чего дана голова, а уж портянки разостлал на сухой броне, задымились они под солнцем. Голова неясно для чего, а вот портянки — каждый дурак знает…
А рядом уже второй танк с десантом идет. Хоть глубоко, но ровно.
Вышел на сухой берег и вперед — газу! — догонять авангард…
Днем, когда наступающая армада пронеслась через деревеньку, оставив только гусеничные следы на асфальте, запах солярки да покосившийся танк посреди реки, случилось нечто странное. Меня вызвал Вовик — он работал второй станцией с командующим — и попросил срочно разыскать «двести второго», то есть генерала Дулова. Дулов сказал в трубку: «Да, да, слушаюсь!» — с командующим говорил, — прыгнул в свою машину с двумя кадильщиками и куда-то умчался. Я спросил Вовика, что у них там стряслось.
— А ты не слышал?
— Нет. А что такое?
— Раз спрашиваешь, значит, не слышал. Ничего сказать по эфиру не могу, скоро сам узнаешь.
Загадка. Наверно, какое-то ЧП. Задавили кого-нибудь. Или кто перевернулся с машиной. Всякое бывает. Вскоре явился Шурик, отпущенный мною для бритья в соседний дом. Он немного поковырялся в моторе, потом оттуда, из бензиновых глубин, глухо сказал:
— Слыхал, Рыбин? Власть переменилась.
— Давай-давай! Знаю я эти шуточки.
— Хвакт, говорю. Вся деревня шумит. В Москве пленум был.
После этих слов Шурик вдруг вытянулся по стойке «смирно» возле своего мотора. Ротный подъехал, не здороваясь, протиснулся к радиостанции и хмуро сказал:
— Свяжи-ка меня с Черепановым!
Черепанов был другом нашего капитана, командиром учебной роты. Я перестроился на другую частоту, вызвал черепановского радиста.
— Раз, два, три, — сказал ротный в микрофон, — ты меня узнаешь?
— Так точно, узнаю, — сказал Черепанов.
— Ты слышал?
— Слышал.
— Ну и что? — спросил мой ротный.
— Ничего, — сказал Черепанов, — мы ж с тобой ротные.
Мой капитан подумал немного, потом ответил:
— Это верно. Пока. Связь кончаю.
— Понял.
Капитан вышел из машины значительно повеселевший. Мысль о том, что он ротный, очевидно, успокоила его. Бегло отмордовав Шурика за грязную машину, а меня за неопрятный внешний вид (меня всегда эти слова смешили — как будто есть еще и внутренний вид), ротный укатил к себе совершенно удовлетворенный.
Ночью я никак не мог заснуть из-за проклятых пяти тягачей, вытаскивавших из реки злосчастный танк. Шурик, напротив, храпел страшно, просто бесподобно, с прикрикиванием и стоном. Я разбудил его и сказал:
— Шурик, ты скоро помрешь.
— Это отчего?
— Оттого, что ты не спишь ночью, а производишь жуткую работу. Смотри, на сколько у тебя грудь вздымается вверх! На полметра. Но человек когда-нибудь должен же отдохнуть!
— Рыбин, — сказал Шурик, — заткнись на массу!
И тут же захрапел.
Делать было нечего, я оделся и пошел к реке посмотреть, как вытаскивают танк. Все было, как положено — ревели моторы, ругались водители, лопались, как нитки, громадные танковые тросы в руку толщиной. Но один из тягачей делал, на мой взгляд, совершенно ненужную и странную работу: он тщательно замазывал следы многочисленных танков, въезжавших в реку по «правильной» дорожке и проделавших на обоих берегах по две глубокие канавы. И наоборот — разрабатывал след, по которому въезжал в реку танк-неудачник. Тягач методично переезжал мост и снова въезжал и выезжал из реки, словно намереваясь повторить подвиг своего неудачного предшественника.