«Нурмис» — известная фирма, выпускавшая беговые коньки.
Бурже — петербургская ювелирная фирма.
Жорж Онэ — аптекарь, персонаж романа Флобера «Мадам Бовари».
Мы еще поглядим — почитаем. — Ср. надпись Мандельштама на экз-ре ЕМ, подаренном С. Б. Рудакову 3 апреля 1936 г.: «Поживем — поглядим, С. Б.! М.».
Травиата (Виолетта), Розина, Церлипа — героини опер «Травиата» Верди, «Севильский цирюльник» Россини и «Дон-Жуан» Моцарта.
Гл. VIII (с. 84). — Трианон — загородная резиденция французских королей.
Капитан Голядкин — персонаж повести «Двойник» Ф. Достоевского.
Буше — круглое пирожное.
Посолонь — т. е. по солнцу.
Башкирки — маленькие мохнатые лошадки.
Митенка — перчатка без пальцев.
Гостиница «Селект»... на Малой Лубянке. — Сразу же после Октябрьской революции здесь разместилась московская, а потом и Всероссийская ЧК, занявшая позднее и соседнее здание страхового общества «Россия».
Четвертая проза (с. 88 — СС-И (1-е изд.), с. 215 — 230, с нумерацией главок. В СССР — Радуга, Таллинн, 1988, № 3, с. 16 — 28 (публ. Б. Соколова, примеч. М. Юрьева). Печ. по тексту «Родника» (Рига, 1988, № 6, с. 22 — 25, публ. С. В. Василенко и Ю. Л. Фрейлина), где дается по машинописной копии А. А. Морозова, сделанной со списка 1940-х годов рукой Н. Я. Мандельштам. В AM сохранились еще два списка «ЧП» ее рукой. Автографа не существует. Поэт диктовал ее жене зимой 1929/30 гг.
«Четвертую прозу» мы никогда не держали дома, а в нескольких местах — и я переписывала ее от руки столько раз, что запомнила наизусть» (НM-I, с. 289). Основной список хранился у Л. А. Назаревской, дочери М. Горького (см. коммент. в «Роднике»). Круг читателей или слушателей «ЧП» был, по понятным причинам, весьма узок — нам известны, в частности, А. Ахматова и Н. Н. Пунин, В. Б. и В. Г. Шкловские, Е. Я. Хазин, А. Адалис, Э. Г. Герштейн, Г. А. Шенгели. В Воронеже было уничтожено начало «ЧП», где говорилось о казарменном социализме. «В памяти Н. Я. Мандельштам сохранилась авторская мысль о невозможности построить подлинный социализм одним лишь волеизъявлением и аргументация, звучавшая примерно так: если бы граждане договорились построить Ренессанс, то вышло бы не Возрождение, а в лучшем случае кафе или ресторан «Ренессанс» (Родник, 1988, № 6, с. 27, коммент. С. В. Василенко и Ю. Л. Фрей-дина).
Ахматова писала о «ЧП»: «Эта проза, такая неуслышанная, забытая, только сейчас начинает доходить до читателя, но зато я постоянно слышу, главным образом от молодежи, которая от нее с ума сходит, что во всем XX веке не было такой прозы» (Ахматова, с. 205). Ср. отзыв Г. А. Шенгели: «Это одна из самых мрачных исповедей, какие появлялись в литературе» (Герштейн, с. 52).
«Четвертая проза» — заглавие домашнее. Оно означает прежде всего очередность ее появления (вслед за «ШВ», «Феодосией» и «ЕМ»). Кроме того, по замечанию М. Юрьева, «четвертый» у Мандельштама означает «последний», «самый последний» или даже «следующий за последним» (см. в ст-ниях «На розвальнях, уложенных соломой...» или «Скрипачка»), что, в конечном счете, восходит к концепции «Москва — третий Рим» с примечанием старца Филофея о том, что «четвертому не бывать». Ср. также «Четвертое сословье» (которому «присягал» Мандельштам) — т. е. пролетариат, сословие, не предусмотренное концепцией «трех сословий».
Жанр этого небольшого произведения не поддается однозначному определению. Элементы исповеди, памфлета, открытого письма в нем, бесспорно, присутствуют, но не определяют целого. В целом же эта проза — диагноз нравственной деградации эпохи, уже начисто лишенной категорий доброты, порядочности и чести.
Биографическими источниками «ЧП» послужили два обстоятельства. Первое — служба в газете «Московский комсомолец» в августе 1929 — феврале 1930 г., обнажившая перед поэтом некоторые новые механизмы и возможности политической борьбы победившего строя с неугодными ему слоями общества (как, например, крестьянство) и отдельными личностями (см.: Нерлер П. Осип Мандельштам в «Московском комсомольце». — Лит. учеба, 1982, № 4, с. 125 — 130). Второе — инцидент с известным литературоведом и переводчиком Аркадием Георгиевичем Горнфельдом (1867 — 1941): в сентябре 1928 г. в изд-ве «Земля и фабрика» (ЗиФ) вышел «Тиль Уленшпигель» Шарля де Костера, на титульном листе которого Мандельштам был указан как переводчик, тогда как в действительности он являлся редактором и обработчиком двух переводов, принадлежавших А. Г. Горнфельду и В. Н. Карякину. Мандельштам срочно вернулся из Крыма и первым сообщил об этом А. Г. Горнфельду; он же настоял на публикации «Письма в редакцию» члена правления ЗиФа А. Венедиктова, подтверждающего этот факт как оплошность (КГВ, 1928, 13 ноября). Тем не менее А. Г. Горнфельд опубликовал 28 ноября в той же газете свое «Письмо в редакцию» под заглавием «Переводческая стряпня», где, лишенный возможности обвинить Мандельштама в плагиате, А. Г. Горнфельд упрекает его и издательство в сокрытии имени настоящего переводчика, а главное — возражает против самого метода механического соединения и неквалифицированной, на его взгляд, переработки двух разных переводов, отчего страдают интересы читателя. 10 декабря 1928 г. Мандельштам выступил с ответным письмом в «Вечерней Москве». Ответив на брошенные обвинения и показав существо своей работы над исходными текстами, он писал: «Но не важно, плохо или хорошо исправил я старые переводы или создал новый текст по их канве. Неужели Горнфельд ни во что не ставит покой и нравственные силы писателя, приехавшего к нему за 2000 верст для объяснений, чтобы загладить нелепую, досадную оплошность (свою и издательскую)? Неужели он хотел, чтобы мы стояли, на радость мещан, как вцепившиеся друг другу в волосы торгаши? Как можно не отделять «черную» повседневную работу писателя от его жизненной задачи?.. Неужели я мог понадобиться Горнфельду, как пример литературного хищничества?..