Гл. 15. — Хоть бы раз Иван Мойсеич кто назвал. Эй, Иван, чеши собак! — цитаты из сатиры Некрасова «Эй, Иван» (1867).
Гл. 16. — Но такова моя воля. — В «Роднике» конъектура публикаторов: «моя доля».
Для меня в бублике ценна дырка — реминисценция «Мистерии-буфф» Маяковского: «Чего кипятитесь? // Обещали и делим поровну: // одному бублик, другому — дырка от бублика. // Это и есть демократическая республика».
Ильинка — одна из «деловых» улиц Москвы (ныне ул. Куйбышева).
Ленин и Троцкий. — Подразумеваемый здесь анекдот не разыскан.
Шубертовский лееркастен (букв.: пустой ящик, нем.) — по-видимому, шарманка.
Зеленые крашеные селедки — реминисценция известного анекдота.
Армавир — город на Северном Кавказе, основанный и названный так беженцами-армянами в память о столице Великой Армении.
Эм-эс-пэ-о — Московский союз потребительских обществ.
Поднимите мне веки — цитата из «Вия» Гоголя. Ср. в преамбуле о «пробуждении самого поэта от летаргии».
Путешествие в Армению (с. 100). — В письме к отцу (датируется апрелем 1931 г.) Мандельштам писал: «Сел я еще за прозу, занятие долгое и кропотливое» (НМ, 1987, № 10, с. 204). Работа началась, когда Мандельштамы переехали в комнату на Покровке (НМ-III, с. 165), и продолжалась и в 1932 г. Впервые напечатано, при посредничестве Н. И. Харджиева и Ц. С. Вольпе, в «Звезде», 1933, № 5, с. 103 — 125 (с пропусками и опечатками). Предполагалась и отдельная книга в Издательстве писателей в Ленинграде. Однако издание было доведено лишь до стадии третьей корректуры, датируемой 31 июля 1933 г. (ее неправленый переплетенный экземпляр, под условным названием «Севан», сохранился среди книг Б. И. Соловьева, бывшего в 1930-х годах зам. главного редактора издательства «Советский писатель», — библиотека ЦГАЛИ, № 23692). Печатанье книги было приостановлено, по всей видимости, из-за появления негативных откликов на журнальную публикацию. Так, Н. Оружейников писал, чго в «ПА» «...все построено на кокетстве с усложненной и насильственной реминисценцией. О. Мандельштама интересует не познание страны и ее людей, а прихотливая словесная вязь, позволяющая окунуться в самого себя, соизмерить свой внутренний литературный багаж со случайными ассоциациями, возникающими при встречах и поездках. Писатель бронируется литературными предками. Поэтому в очерках об Армении мы узнаем, что «Ламарк боролся за честь живой природы со шпагой в руках», что «Сезанн лучший желудь французских лесов», а у Матисса — «шахские прихоти французского метра», даже что «Безыменский — силач, поднимающий картонные гири», наконец, кое-что о маках и землянике и ничего о строящейся советской Армении. Нет слов — О. Мандельштам виртуозно фехтует словом. Ему «страшно жить в мире, состоящем из одних восклицаний и междометий», — и он стремится к тонким нюансам речевой музыки. Ламарк, Гете, Сезанн мобилизованы для того, чтобы прикрыть отсутствие действительной Армении» (ЛГ, 1933, № 28, 17 июня). С. Розенталь, назвав Мандельштама «осколком старых классов», писал: «Какой бедный мир, мир маркера и гурмана! Мир, где самое блестящее — фальшивый бриллиант Тэта и где луг похож на биллиардное сукно, а розы — на сливочное мороженое. «Я растягиваю зрение, как лайковую перчатку», — жеманничает Мандельштам... Весь «опус» О. Мандельштама наполнен рассуждениями. Рассуждениями, страдающими бедностью мысли, завуалированной пышной, но тем не менее анемичной декламацией... От образов Мандельштама пахнет старым, прелым, великодержавным шовинистом, который, расточая похвалы Армении, хвалит ее экзотику, ее рабское прошлое, ибо о настоящем не написал ни строки Мандельштам. Так «путешествовать» можно, сидя в комнате и окружив себя гравюрами, старинными книгами и раритетами армянской старины... Можно с брезгливостью пройти мимо острот Мандельштама о Безыменском. В них неуемная злоба человека, не понимающего пролетарской литературы. Так говорили, писали и «путешествовали» до революции поэты «Вены», кабака на Морской улице, поэты затхлых салонов, герои литературных «пятниц» и «сред». Старый петербургский поэт-акмеист О. Мандельштам прошел мимо бурно цветущей и радостно строящей социализм Армении» (Правда, 1933, 30 августа); на приеме у С. И. Гусева Мандельштам назвал статью С. Розенталя желтопрессной (HM-I, с. 167). М. Чечановский (редактировавший несостоявшееся двухтомное собр. соч. Мандельштама в ГИХЛе) предложил поэту «отказаться» от «ПА», но встретил категорический отказ.
Из откликов на «ПА» отметим также статью В. Шкловского «Путь к сетке», интерпретировавшего эволюцию мандельштамовской прозы, начиная с «ШВ», как путь к изолированности от реальности: «Шум времени». Простая проза... «Египетская марка» — книга, составленная как будто из кусков, как будто нарочно разбитая и склеенная, обогащенная приклейками... Между тем куски слиты... Мандельштам не похож на своего героя. Он лучший человек своего времени, настоящий человек той культуры, которая создала и его, и, по-иному, Пастернака... Элементы реального в «Шуме времени» сильны и ироничны. Их меньше в «Египетской марке». Сейчас Мандельштам строит мир из цитат. Как будто потеряна надежда на построение, остались опять обломки. Гордость в их обладании. Они заменяют гербы... Мандельштам в стиле своего путешествия взял путь на украшенную статью «Путешествие в Армению». Это путешествие среди грамматических форм, библиотек, слов и цитат... Мандельштам огромный поэт, но он для того, чтобы передать вещь, кладет вокруг нее литературные ассоциации. Он возводит ее к привычному ряду... Путешествие О. Мандельштама странно, как будто он коллекционирует эхо...