— А, вы уже пришли! — раздался голос Каменского. Гриша смущенно захлопнул книгу.
— Извините, — сказал он, подымаясь.
— В чем вы извиняетесь? — спросил Каменский, стоя перед ним с мешком в руке и пристально глядя ему в лицо.
— Да вот залез в ваши книги, — ответил Гриша небрежно.
— Так что ж тут дурного?
— Я говорю, взял вашу книгу… ну, без спросу, что ли…
— Вашу? Что это значит?
— Как это значит?
— Да так. Зачем вы все такие слова употребляете? Они стояли друг против друга, и Гриша чувствовал, что пристальный взгляд улыбающихся глаз Каменского все более подчиняет его себе.
— Что это вы покупали? — спросил он, чтобы переменить разговор.
— А вот луку немного и хлеба.
И Каменский опустил мешок на землю.
— Так, может быть, начнем? — добавил он. — Я вот покажу вам, разведу огонь и присоединюсь к вам.
Гриша встрепенулся.
— Нет, нет, вы сначала разведите.
— Успеется, — отозвался Каменский. — Давайте доску в верстак, попробуйте фуганком.
Гриша с преувеличенным вниманием стал слушать, как надо работать фуганком, и помогать заправлять доску в верстак.
— Ну-ка попробуйте! — сказал Каменский.
Гриша взял фуганок и с такой силой зашаркал им по доске, что в два-три взмаха испортил ее.
— Да вы потише! — ласково засмеялся Каменский.
Он ушел в избу, вынес оттуда чугунчик с водой, поставил его на таган около порога и развел огонь. Синий дымок поплыл по двору. Поглядывая на него, Каменский взял из-за верстака кадушку, сел на порог и стал набивать обручи. Стук молотка звонко отдавался в пустой кадке. Подлаживая под этот стук, Гриша пристально шмыгал фуганком по доске. Стружки кремового цвета, красиво загибаясь, падали на пол.
— Вы живете только с матерью? — спросил вдруг Каменский, опуская молоток.
— Нет, и отец часто приезжает, — поспешно ответил Гриша, поднимая запотевшее и возбужденное лицо. — А в городе всегда вместе.
— Он что же — все города украшает?
— Как города украшает?
— Строит дома богатым людям? Созидает Вавилон?
— Ах, вот что… Если хотите, да.
— Ну, этого-то я не хочу! — серьезно сказал Каменский.
И, положив в воду картофелю и луку, поправив огонь, опять сел на порог за работу.
— Да, — сказал он задумчиво. — А брат ваш что делает?
— Он только что кончил курс… Теперь служит… то есть работает у патрона.
— Так, — сказал Каменский. — У патрона… А вы тоже думаете этим заняться?
Гриша помолчал.
— Не знаю, — сказал он тихо. Каменский тоже помолчал.
— Это хорошо, что не знаете, — сказал он почти строго и стал задумчиво глядеть вдаль. — Люди все еще идут в Египет за помощью. Но и египтяне — люди, а не бог, и кони их — плоть, а не дух.
И, подняв глаза на Гришу, прибавил:
— И вы будете также… также несчастны и одиноки, если будете не жить, а служить. Вы скоро забудете людей, будете знать только отношения вместо людей, и вам будет очень тяжело…
Гриша вспомнил свою семью и опустил глаза.
— Я испытал это на себе, — опять заговорил Каменский. — Я видел, как растет пропасть между моими поступками и намерениями, как жизнь моя обращается в служение крахмальным рубашкам; видел, как растет пропасть между мной и людьми. И когда я приехал в деревню к своим, где думал начать новую жизнь, я ясно увидел, как велика эта пропасть. Я мог только с крыльца слушать говор и весь этот смутный шум деревни, наблюдать жизнь простых и добрых людей, которых я прежде намеревался учить злым и ненужным делам, думая, что эти дела добрые и нужные дела, — только наблюдать: между нами была пропасть. Я был как человек, стоящий у ручья, которому хотелось пить, но которому сказали, что, прежде чем пить, надо взмутить воду, и он стал пить мутную воду, хотя и знал, что мутить воду было не нужно…
Гриша слушал, стараясь не проронить ни одного слова. «Разве ты теперь-то не одинок?» — хотелось ему сказать. Но, боясь сказать это невпопад, неумело, боясь, что Каменский заговорит с ним как с мальчиком, молчал.
— А про Египет, — спросил он наконец, — это чьи слова?
— Исайи. Вы не читали?
— Никогда. Каменский подумал.
— Завтра воскресенье, — сказал он, — мы не будем работать. Если хотите, приходите, и мы почитаем вместе.
— Во сколько?
— Когда хотите. Хоть часов в десять. Раньше нельзя, так как я пойду в город на почту.