Когда Рен приехал, вошел в комнату, где скоро должен был зазвучать голос Анны, еще не вернувшейся из магазина, и наступила тишина одинокого размышления, слепой упал духом. Небывалое волнение овладело им. Тоска, страх, горе убивали его. Он не видел Анну семь месяцев; вернее, последний раз он видел ее семь месяцев назад и более увидеть не мог. Отныне, даже если бы он остался жить, ему оставалось лишь воспоминание о чертах лица Анны, ее улыбке и выражении глаз, воспоминание, вероятно, делающееся все более смутным, изменчивым, в то время, как тот же голос, те же слова, та же ясность прикосновения близкого существа будут твердить, что и наружность этого существа та же, какой он ее забыл или почти забыл.
Он так ясно представил себе все это, угрожающее ему, если он не размозжит себе череп и не избавится от слепоты, что не захотел даже подвергнуть себя последнему допросу относительно твердости своего решения. Смерть улыбалась ему. Но мучительное желание увидеть Анну вызвало на его глаза тяжкие слезы, скупые слезы мужчины сломленного, почти добитого. Он спрашивал себя, что мешает ему, не дожидаясь первого, еще веселого для нее, поцелуя — теперь же пустить в дело револьвер? Ни он и никто другой не мог бы ответить на это. Может быть, последний ужас выстрела на глазах Анны притягивал его необъяснимой, но несомненной властью пристального взгляда змеи.
Звонок в прихожей всколыхнул все существо Рена. Он встал, ноги его подкашивались. Всем напряжением воли, всей тоской непроницаемой тьмы, окружавшей его, он усиливался различить хоть что-либо среди зловещего мрака. Увы! Только огненные искры, следствие сильного прилива крови к мозгу, бороздили этот свирепый мрак отчаяния. Анна вошла; он совсем близко услышал ее шаги, звучащие теперь иначе, чем тогда, когда он видел, как она двигается: звук шагов раздавался как бы на одном месте и очень громко.
— Дорогой мой, — сказала Анна, — милый мой, дорогой мои!
Ничего не произошло. Он по-прежнему не видел ее. Рен сунул руку в карман.
— Анна! — хрипло сказал он, отводя пальцем предохранитель. — Я ослеп, я больше не хочу жить. Сеймур все расскажет… Прости!
Руки его тряслись. Он выстрелил в висок, но не совсем точно; пуля разбила надбровную дугу и ударилась в карниз окна. Рен потерял равновесие и упал. Падая, он увидел свою, как бы плавающую в густом тумане, руку с револьвером.
Анна, беспорядочно суетясь и вскрикивая, склонилась над мужем. Он увидел и ее, но также смутно, а затем и комнату, но как бы в китайском рисунке, без перспективы. Именно то, что он увидел, лишило его сознания, а не боль и не предполагавшаяся близкая смерть. Но во всем этом, в силу потрясающей неожиданности, не было для него теперь ни страха, ни радости. Он успел только сказать: «Кажется, все обошлось…» — и впал в бесчувствие.
— Это было полезное нервное потрясение, — сказал через неделю доктор Рену, ходившему с огромным рубцом над глазом. — Пожалуй, только оно и могло вернуть вам то, что дорого для всех, — свет.
Выходные данные книги
А. С. Грин.
Собрание сочинений в 6 томах.
Том II.
Подготовка текста Вл. Сандлера.
Оформление художника Е. Казакова.
Технический редактор А. Шагарина.
Подп. к печ. 5/Х 1965 г. Тираж 463 000 экз.
Изд № 1887. Зак. 2096. Форм. бум. 84x108 1/32.
Физ. печ. л. 15,12 + 4 вкл. иллюстраций.
Условных печ. л. 25,01. Уч.-изд. л. 26,29.
Цена 90 коп.
Ордена Ленина типография газеты «Правда» имени В. И. Ленина. Москва, А-47, улица «Правды», 24.
Комментарии
Смерть Ромелинка*
Впервые — под названием «Смерть» — в журнале «Всемирная панорама» № 58, 1910. Печатается по сборнику «Гладиаторы». М., 1925.
Табльдот — общий обеденный стол.
Ют — кормовая часть верхней палубы судна.
Лёббок, Джон (1834–1913) — английский естествоиспытатель, археолог, финансовый деятель, популяризатор науки.
В снегу*
Впервые — в журнале «Всемирная панорама» № 62, 1910. Печатается по атому изданию.
Материалом для рассказа, вероятнее всего, послужили опубликованные многими русскими журналами и газетами отчеты об экспедиции англичанина Шеклтона (1909 год).