Клубами ходил серебряный пар. Бубенцы не звучали во влажном воздухе.
Ехали молча. Соня Каурина чувствовала близость белокурого спутника. Она почему-то решила, что этот парень – приказчик из Бекетовских рудников, и уже почти ненавидела его и боялась, как боялась она всего, что напоминало ей прииски.
В полдень они остановились на косогоре. Стали завтракать. Приказчик достал ларец с провизией и вином, предложил закусить Соне. Но она отказалась. Ела свое, – и как-то так вышло, что она завтракала вместе со стариком, а приказчик один. И вино он пил один, прямо из бутылки.
Подвыпив, приказчик стал развязнее.
– Весьма лестно ехать в приятном обществе, – сказал он, подмигивая. – Ямщик! Не спеши…
Соня покраснела.
– Вы ведь с нами до Григорьевки поедете? – сказала она, обращаясь к старику.
– Нет, мне в Карповке слезать.
Этого Соня не ожидала. Она сообразила, что к вечеру они будут в Карповке, а ночью придется ехать уже без старика, вдвоем с приказчиком.
«Не переночевать ли в Карповке? – подумала она. – Нет, это невозможно».
Она вспомнила, что в Григорьевке ее ждет жених, что он нелегальный, что, если его узнают, все погибнет, – и решила ехать.
Соня почувствовала себя маленькой и беспомощной посреди этого хаоса земли и воды.
В небе вздымалось красновато-тусклое бесформенное солнце. И вокруг него плавали белые косматые облака.
– Смотрю я на вас, барышня, и удивляюсь, – сказал старик, – едете вы так одна… Куда и зачем – какое мне дело. Однако мне удивительно, что вы ничего не боитесь. Это хорошо, что не боитесь. И сказано в мудрости: совершенная любовь изгоняет страх. Не надо бояться ни духа злого, ни духа доброго, ни даже самого человека.
– А почему вы думаете, что я не боюсь?
– Вижу знак ваш. Каждому человеку дан свой знак. Одному – знак страха, другому – знак любви.
– А бывают люди без знака?
– Бывают. Это люди – как труха. Они живут и умирают, сами себя не познав. Ненастоящие люди.
– А какой, старик, на мне знак? – вмешался в разговор приказчик.
– Не знаю, милый человек, не знаю. Знака твоего не вижу, а, может быть, он и есть: соврать боюсь.
– На мне любовный знак, – сказал приказчик, улыбаясь.
И Соне показалось, что он коснулся ее ноги своей ногой.
Встретили тройку. Неожиданно возникли из тумана, из белой пелены, черные морды, оглобли, потом кузов и кажется пьяный ямщик. И вновь закрылся туман.
К ночи туман не развеялся. Казалось, что небо и землю завалило пеплом.
И уже совсем не было твердой дороги. Подножки тарантаса были в воде.
В Карповке приказчик хватил водки. И теперь Соня Каурина чувствовала, что он пьян. И жуткое тревожное ожидание кололо ей сердце.
– Наш ямщик глухой, – сказал приказчик, показывая на старческую спину возницы, – можно, что угодно говорить: ничего не услышит.
– У нас с вами секретов нет.
– «Однако» – как говорят у нас в Сибири.
– Ничего не понимаю, – сказала Соня с тоской, – ничего не понимаю.
– Чего ж тут не понимать? Я говорю про симпатию.
– Что?
– Про симпатию, говорю я: когда сердце трепещет, как говорится.
– Ах, Боже мой, – сказала Соня, – мы, кажется, тонем.
– Ого-го-го! Ямщик! Стой…
Тарантас накренился набок, и вода хлынула под ноги Соне.
– Стой! Черт!..
Приказчик поднялся и из-за спины ямщика потянул вожжу. Лошади тронули вправо и тарантас выпрямился.
– Вот и ладно, – сказал весело приказчик.
– Правда, что здесь грабят часто? – спросила почему-то Соня.
– Между Карповкой и Григорьевкой?
– Да.
– Грабят. И убивают тоже. Вот когда к Рогулину подъедем, там будет как раз место, где моего дядю тамачи убили.
– Это кто же? Тамачи?
– Это у нас тамачами бродяг называют, которые, значит, от приисков отбились, а к другой работе уж неспособны. Они и убивают. Тамачи – народ аховый.
– А вы из Кауринских? – спросил он, помолчав немного. – Не дочка ли самого будете?
Соня ничего не ответила, но приказчик придвинулся к ней ближе и прошептал на ухо:
– Я вас, кажется, знаю. На Кауринских приисках видывал, когда по своим делам приезжал.
Соня чувствовала, как от лихорадки у нее слабеют руки и ноги, и все казалось ей кошмаром, и уж не верилось, что можно будет выбраться из тумана, что кончится половодье и засияет когда-нибудь по-новому новая земля.
– А старик-то из Карповки, должно быть, хлыст.
– Почему вы думаете?
– Говорит разные мудреные слова. А раньше до вас все про любовь барабанил. И то – грех, и другое – грех. А вы, я думаю, как образованная хорошо понимаете, что все очинно просто. И никакой тайны нету. Ежели человек от обезьяны, так все прочее… И мы тоже книжки мало-мало читали… Само собою…