Попадья занята пирогом с нельмой, и поп вылезает из-за стола. За дверью возня.
Доктор яростно кричит:
– Поп, назад. Не трогай Агашки.
Красный поп возвращается, пофыркивая.
Отец Глеб входит в юрту Макара.
– Здравствуй, Макар, – говорит он, – как живешь, дагор?
– Живу мало-мало. А ты как живешь, поп?
– И я нехудо.
– Выпьем, – говорит Макар.
Он достает арги, масло, рыбу. Пьют, проливая капли в огонь, прежде, чем выпить – и якут, и поп.
– Ты – хороший поп, – говорит ласково Макар. – Ты один у нас. Других таких нет. Ты наших богов уважаешь, на шаманов не доносишь, девок не обижаешь. Ты – хороший поп.
– Полно, Макар, – конфузится отец Глеб, – я как все. И шаманы, и попы – все люди, все человеки. Я Христу моему вовек не изменю. Христос благословил все языки. Ты молишься своим абасылар. Ну ладно, говорю я, молись, приятель. Всякая молитва – дыхание Божие. Не только мы, человеки, всякая зверюга или травка таежная молится по-своему. Худо, если замолчит сердце. А пока сердце поет, Христос посреди нас.
– Да, да. Расскажи про Христа.
– Сеп, – говорит отец Глеб.
В юрту набирается народ. Старики, парни, девки толпятся у двери, располагаются на нарах, у камелька. Пришла и Сулус. Села на корточки против отца Глеба. Глаз своих с него не спускает.
Говорит отец Глеб внятно и распевно:
– И возведен был Иисус Христос Духом в пустыню. И там взалкал. Тогда приступил к Нему черный демон, улахан демон и сказал: если Ты воистину Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. И отвечал Иисус: не единым хлебом жив будет человек, но словом мудрым, исходящим из уст Божиих.
– Это хорошо сказал Иисус, – говорит Макар задумчиво, – это хорошо. И когда шаман говорит: вот будет тебе урожай, вот будет тебе здоровье, и потомство, и богатство, – я думаю тогда: зачем все это мне от тебя, шаман? Пусть ничего не обещает мне шаман, пусть он поет и пляшет и низводит к огню Абасы, пусть душа моя будет, как пенное вино – и больше ничего мне не надо. Все равно я умру и взойду на серебряную гору, где нет ни богатства, ни хлеба, ни масла, где лишь одна луна будет и моя душа с нею. Правду я говорю, поп?
– Да, ты мудро говоришь, дагор.
– Рассказывай дальше, – говорит Сулус и придвигается ближе к отцу Глебу.
– Вот взошел однажды Иисус на высокую гору и учил: Блаженны чистые сердцем, ибо увидят они Бога.
– И я однажды видела Бога, – говорит Сулус.
– Как же ты видела его? – спрашивает отец Глеб.
– Симон шаманил тогда. Я пела и плясала и упала у огня. Тогда вошел в юрту молодой тойон с белыми крыльями. Он покрыл меня крыльями. И было мне хорошо. Я думаю, что это был Бог… Ты как думаешь, отец Глеб?
– Ах, право я не знаю. Может быть, в самом деле ты видела Бога, милая Сулус.
Еще долго рассказывает отец Глеб про Иисуса Христа, про Марфу и Марию, про Лазаря, про ночную предсмертную трапезу и про крестные страдания Учителя.
Вечереет. После ужина расходятся якуты. Выходит из юрты отец Глеб. Вокруг пустынно. Весенняя ночь придвинулась. Стоит. Дыханье ее как единая серебряная песня, такая тихая, такая мирная, такая мудрая. Долго бродит бессонный иерей по весенней земле. В полночь подымаются из оврагов и озер темные силы.
И этим новым голосам внимает молчаливо отец Глеб.
Взбугрилась, вздыбилась косматая тайга. И пошли по ней густыми толпами косматые туманы. Как будто табуны белогривых коней бегут из чащи. Потом тянутся вереницей белые монахи. Потом мальчики немые идут, кадят кадилами, веют туманным ладаном.
И тонет, тонет в белой пене весенняя тайга.
Закружилась белопенная мгла по косогорам. Хороводные вихри понеслись. И бесшумный пляс ширококрылых туманов закружился бешено по кустарнику и полям.
Пошла ворожба несказанная. Все демоны сошлись к Медвежьему Косогору.
Но не страшно отцу Глебу.
– Что ж. И эта таежная нечисть, закружившая в неистовом тумане хоровод, тоже ведь рождена Богом. Бедные твари заблудились в шаманском тумане, но Господь вернет когда-нибудь их в свое лоно.
И стоит иерей неколебимо в белопенной тайге, творя молитвы от чистого сердца.
– Братья мои, демоны, – шепчет иерей, – вернитесь в лоно Господа моего Иисуса Христа.
Но вот засияла луна и развеялись туманы.
Тепло повеяло. Весенняя пьяная истома облекла и поля, и деревья, и озера.
И чувствует отец Глеб, что любит он землю как милую невесту.
Вот он опускается на колени и радостно плачет – влюбленный – и шепчет земле: