— Да здравствует герцог Монский! Хо-хо-хо! Да здравствует наш спаситель!..
Тем временем огромный корабль, возвышавшийся над водой, величественно приближался к рейду. Он дал свисток, выхаркнул пар, с грохотом бросил якорь, но, из-за коралловых рифов, очень далеко от берега, затем смолк и, поливаемый дождем, дальше не двинулся.
Колонисты недоумевали, почему на корабле не торопятся отвечать на их приветственные крики, на маханье зонтами и шляпами. Они нашли, что доблестный герцог суховат.
— Должно быть, он не уверен, что это мы.
— А может, он на нас сердится за то, что мы его бранили?
— Кто бранил? Я никогда его не бранил.
— Я тоже.
— А уж обо мне и говорить нечего…
Среди всеобщего смятения один лишь Тартарен не терял головы. Он отдал приказ поднять над резиденцией флаг и, дабы у герцога не оставалось уже никаких сомнений, выстрелить из пушки.
Пушка выпалила, тарасконский флаг затрепетал в воздухе.
В тот же миг на рейде раздался оглушительный взрыв, корабль скрылся в непроницаемом облаке дыма, а над головами островитян пронеслось с хриплым свистом нечто похожее на черную птицу и, ударившись в крышу склада, снесло целый угол.
На мгновение все остолбенели.
— Да они же в нас стреляют! — взвизгнул Паскалон.
По примеру губернатора колонисты, все, как один, попадали на землю.
— Значит, это не герцог, — шепнул Тартарен Цицерону Бранкебальму.
А тот, плюхнувшись в грязь рядом с ним, решил, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы начать приводить свои несокрушимые доводы:
— Если, с одной стороны, не лишено вероятия… то, с другой стороны, можно предположить…
Новый разрыв снаряда прервал его разглагольствования.
Тут отец Баталье вскочил, стал диким голосом звать инспектора артиллерии ризничего Галофра и кричать, что сейчас они вдвоем откроют огонь по неприятелю из чугунной пушки.
— А я вам строго-настрого запрещаю! — завопил Тартарен. — Это безумие!.. Держите его!.. Не пускайте!..
Торкбьо и Галофр, подхватив святого отца под руки, пригнули его к земле, и как раз в эту минуту из корабельного орудия вылетел третий снаряд и опять в направлении флага. Очевидно, цвета тарасконского национального флага раздражали моряков.
Тартарен это понял. И еще он понял, что если флаг убрать, то обстрел прекратится.
— Спустите флаг, черт побери! — заорал он во всю силу легких.
И тогда закричали все:
— Спустите флаг!.. Да спустите же флаг!..
Флаг, однако, реял по-прежнему — ни военные, ни штатские не отваживались на столь опасное дело.
И опять девица Альрик подала пример самоотверженности.
Она «взгромоздилась» на крышу и сняла злополучный флаг.
Только после этого корабль перестал обстреливать остров.
Немного погодя от судна отделились две шлюпки со сверкавшими оружием солдатами, и гребцы, мерно, по-военному, взмахивая длинными веслами, стали грести к берегу.
Когда они подошли ближе, островитяне разглядели, что на корме, над пенистою струей, развевается английский флаг.
До берега англичанам было еще далеко, и Тартарен успел встать, счистить грязь, приставшую к его одежде, послать за орденской лентой и второпях надеть ее поверх зеленой со стальным отливом куртки.
Когда обе шлюпки причалили, вид у него был уже вполне губернаторский.
Первым выпрыгнул из шлюпки надменный английский офицер в надетой набекрень треуголке, а вслед за тем на берегу выстроился целый десант моряков в бескозырках, на которых было написано «Томагавк».
Тартарен ждал их, выпятив для пущей важности нижнюю губу, как это он делал в особо торжественные минуты; справа от него стоял отец Баталье, слева — Бранкебальм.
Экскурбаньес, бросив своих соотечественников, побежал навстречу англичанам и уже готов был пуститься в пляс перед победителями.
Но офицер ее величества, не обращая внимания на этого паяца, подошел вплотную к Тартарену и спросил по-английски:
— Какой вы национальности?
Бранкебальм, понимавший английскую речь, ответил на том же языке:
— Тарасконской.
Офицер, услышав название, которого ему не приходилось встречать ни на одной морской карте, выкатил свои круглые, как блюдца, глаза и спросил еще более дерзким тоном:
— Что вы делаете на этом острове? По какому праву вы его занимаете?
Бранкебальм перевел его вопрос Тартарену, и тот велел ответить так:
— Передайте ему, Цицерон, что это наш остров, что нам его уступил король Негонко и что у нас имеется купчая крепость, составленная по всей форме.