Вечером, когда дети легли спать, предложение Можандра обсуждалось в каюте «Прекрасной нивернезки».
«Женщина с головой» пыталась здраво рассуждать:
— Видишь ли, Франсуа, мы сделали для этого мальчика все, что было в наших силах. Конечно, хорошо бы его оставить. Но раз уж представляется случай расстаться с ним, и для его же пользы, надо на это решиться.
Однако оба невольно поглядывали на кровать, на которой детским сном, спокойным и крепким, спали Виктор и Мимиль.
— Бедный мальчик! — с нежностью в голосе сказал Франсуа.
Было слышно, как вода с тихим плеском бьется о борта баржи да время от времени прорезал ночную тишину гудок паровоза.
Мамаша Луво разрыдалась.
— Будь что будет! Я его не отдам, Франсуа!
IV
ЖИЗНЬ СУРОВА
Виктору вскорости должно было исполниться пятнадцать лет.
Он как-то неожиданно вырос и превратился из бледного мальчика в крепкого парня, широкоплечего, с неторопливыми движениями.
За то время, что он плавал на «Прекрасной нивернезке», он успел изучить весь ее путь и, как опытный судовщик, знал все мели, угадывал высоту воды и с одинаковой ловкостью управлялся с багром и рулем.
Он носил широкую матросскую блузу, стянутую красным поясом.
Когда папаша Луво поручал ему руль, Клара, ставшая уже почти взрослой, усаживалась с вязаньем возле Виктора, любуясь его спокойным лицом и уверенными движениями.
На этот раз путь из Корбиньи в Париж был труден. Сена вздулась от осенних дождей и, прорвав все заграждения, как зверь, почуявший свободу, ринулась к морю.
Вода в реке поднялась до уровня набережных, от смотрителей шлюзов каждый час поступали тревожные телеграммы, и обеспокоенные судовщики спешили с выполнением поставок.
Стало известно, что и притоки Сены, прорвав плотины, затопили деревни, а вода все прибывала и прибывала.
Набережные были запружены суетливой толпой, лошадьми и повозками, а паровые краны подымали вверх свои огромные рычаги.
Винный склад был уже очищен.
На подводах увозили ящики с сахаром.
Лоцманы покидали будки, набережные пустели, и вереница подвод медленно ползла вверх по склону холма, спасаясь от наводнения, как армия от наступающего неприятеля.
Замешкавшись из-за буйства реки и безлунных ночей, Луво не надеялись выгрузить лес вовремя.
Все принимали участие в разгрузке и работали до поздней ночи при свете газовых рожков, горевших на набережной, и ручных фонарей.
К одиннадцати часам весь лес был сложен в штабеля на набережной.
Повозка столяра Дюбака не показывалась, и все пошли спать.
То была жуткая ночь. Все время лязгали цепи, трещала обшивка судов, ударялись друг о друга борта.
«Прекрасная нивернезка», расползавшаяся по всем швам, напоминала человека под пыткой. Невозможно было сомкнуть глаза.
Папаша Луво, его жена, Виктор и Экипаж встали на рассвете, а ребятишки продолжали спать.
За ночь Сена поднялась еще выше.
Бурля и волнуясь, как море, она катила под низким небом свои зеленые воды.
На набережной никаких признаков жизни.
На реке ни одной баржи.
Только обломки крыш и заборов неслись по течению.
Вдали, за мостами, выступал из тумана силуэт Собора Парижской богоматери.
Нельзя было терять ни секунды та река уже хлынула на нижнюю набережную, волны подмыли и развалили штабеля досок.
Франсуа, мамаша Луво и Дюбак почти по колено в воде нагружали повозку.
Вдруг они вздрогнули от страшного грохота.
Шаланда, груженная мельничными жерновами, порвала цепь, треснула от носа до кормы и пошла ко дну у самой набережной.
Образовалась бешено крутящаяся воронка, водоворот.
Все стояли неподвижно, пораженные этим крушением, и вдруг сзади них раздался вопль.
От толчка «Прекрасная нивернезка» сорвалась с цепи и уже отходила от берега.
— Мои дети! — закричала мамаша Луво.
Виктор бросился в каюту.
Он появился на палубе с малюткой на руках.
Клара и Мимиль бежали за ним, и все они протягивали руки к набережной.
— Остановите!
— Лодку!
— Веревку!
— Что делать?
Переправить их вплавь было невозможно.
Экипаж, обезумев, беспомощно метался от одного борта к другому.
Надо было причалить во что бы то ни стало.
При виде растерявшегося калеки и плачущих детей новоявленный капитан Виктор почувствовал в себе прилив энергии.