У него не было сил любить слепо — он это знал, но в глубине его ума всё чаще вспыхивала надежда обладать девушкой, и втайне от себя он ожидал, что она увлечется им. Рассуждая с самим собой о всём, что не унижало его в своих глазах, он удачно скрывал в себе всё, что могло бы вызвать у него сомнение в своей порядочности…
Однажды за вечерним чаем сестра объявила ему:
— Знаешь, завтра день рождения Вареньки Олесовой. Нужно ехать. Мне хочется прокатиться… Да и лошадям это будет полезно.
— Поезжай… и поздравь её от моего имени, — сказал он, чувствуя, что и ему тоже хочется ехать туда.
— А ты не хочешь поехать? — с любопытством гляди на него, спросила она.
— Я? Не знаю. Кажется, не хочу. Но могу и поехать.
— Это не обязательно! — заявила Елизавета Сергеевна и опустила веки, скрывая улыбку, сверкнувшую в её глазах.
— Я знаю, — с неудовольствием сказал он.
Наступила длинная пауза, в течение которой Полканов сделал себе строгое замечание за то, что он так ведёт себя по отношению к этой девушке, точно боится, что не устоит против её чар.
— Она мне говорила, эта Варенька, что у них там прекрасная местность, — сказал он и покраснел, зная, что сестра поняла его. Но она ничем не выдала этого, напротив — стала его уговаривать.
— Да поедем, пожалуйста! Посмотришь, у них действительно славно. И мне будет более ловко с тобой… Мы ненадолго, хорошо?
Он согласился, но настроение у него было испорчено.
«Зачем это мне было нужно лгать? Что постыдного или противоестественного в том, что я хочу ещё раз видеть красивую девушку?» — зло спрашивал он себя.
На следующее утро он проснулся рано, и первые звуки дня, пойманные его слухом, был громкий смех — так смеяться могла только Варенька. Полканов, приподнявшись на постели, сбросил с себя простыню и слушал, улыбаясь. То, что сразу вторглось в него и наполнило его душу, едва ли можно было бы назвать радостью, скорее это было ласково щекотавшее нервы предчувствие близкой радости. И, вскочив с постели, он начал одеваться с быстротой, которая смущала и смешила его. Неужели она, в день своего рождения, приехала звать к себе его и сестру? Вот милая девушка!
Когда он вошёл в столовую, Варенька комически виновато опустила перед ним глаза и, не принимая его протянутой к ней руки, заговорила робким голосом:
— Я боюсь, что вы…
— Представь себе! — воскликнула Елизавета Сергеевна, — она сбежала из дома!
— Это как? — спросил Полканов.
— Потихоньку, — объяснила Варенька. — От женихов… Представьте, какие у них будут рожицы! Тётя Лучицкая — ей ужасно хочется вытурить меня замуж! — разослала им торжественные приглашения и наварила и напекла для них столько, точно их — полк! Я помогала ей… а сегодня проснулась и верхом — марш сюда! Им оставила записку, что я поехала к Щербаковым… понимаете? совсем в другую сторону!
Он смотрел на неё и смеялся, в груди у него рождалась ласкающая теплота. Она снова была в белом широком платье, складки его нежными струями падали с плеч до ног, окутывая её тело лёгким облаком. Смех сиял в глазах её, лицо горело румянцем.
— Вам не нравится, что я так сделала? Ведь это невежливо, я понимаю! — серьёзно сказала она и тотчас же снова расхохоталась. — Воображаю я их! Разодетые, надушенные… напьются они с горя — боже мой, как!
— Много их? — спросил Ипполит Сергеевич, улыбаясь.
— Четверо…
— Чай налит! — объявила Елизавета Сергеевна. — Тебе придётся поплатиться за эту выходку, Варя… Ты думаешь об этом?
— Нет, и — не хочу! — решительно ответила девушка, усаживаясь за стол. — Это будет — когда я ворочусь к ним, — значит, вечером, — потому что я пробуду у вас весь день. Зачем же с утра думать о том, что будет ещё только вечером? Папа рассердится, но от него можно уйти и не слушать… Тётя? — она без памяти любит меня! Они? Я могу заставить их ходить вокруг меня на четвереньках… Вот бы смешно!.. Чернонебов не может, потому что у него живот!
— Варя! Ты с ума сходишь! — пыталась унять её Елизавета Сергеевна.
— Не буду, — обещала девушка сквозь смех, но унялась не скоро, комически рисуя женихов и увлекая искренностью своего оживления брата и сестру.
Всё время, пока пили чай, неустанно звучал смех. Елизавета Сергеевна смеялась с оттенком снисхождения к Варе, Ипполит пытался сдерживать себя и не мог. После чая стали обсуждать, чем бы наполнить этот весело начатый день? Варенька предложила поездку на лодке в лес и чаепитие там, и Ипполит Сергеевич немедленно согласился с ней. Но его сестра сделала озабоченное лицо и заявила:
— Я не могу — у меня сегодня неотложная поездка в Санино. Я думала ехать к тебе, Варя, и по дороге завернуть туда… но теперь уже необходимо отправиться нарочно…
Полканов искоса посмотрел на неё — ему казалось, что это она сейчас выдумала для того, чтоб оставить Варю наедине с ним. Но её лицо выражало только неудовольствие и озабоченность.
Варенька была опечалена её словами, но скоро снова оживилась:
— Ну, что ж? Тебе хуже, — а мы всё-таки поедем! Ведь да?.. Только вот что — можно с нами ехать Григорию и Маше?
— Григорию, конечно! Но — Маша, — кто же подаст обед?
— А кто же будет обедать? Ты поедешь к Бенковским, мы не вернёмся до вечера.
— Хорошо, бери Машу…
Варенька умчалась куда-то. Полканов, закурив папироску, вышел на террасу и стал ходить по ней взад и вперёд. Ему улыбалась эта прогулка, но Григорий и Маша казались излишними. Они будут стеснять его — это несомненно.
Через полчаса Ипполит и Варя стояли у лодки, около неё возился Григорий — рыжий, голубоглазый парень, с веснушками на лице и орлиным носом. Маша, укладывая в лодке самовар и разные узелки, говорила ему:
— А ты, рыжий, скорей возись; видишь — господа дожидаются.
— Сейчас будет готово, — тенором отвечал парень, укрепляя уключины.
Ипполит догадался, кто по ночам шмыгает мимо его окон.
— Вы знаете, — говорила Варя, сидя в лодке и кивком головы указывая на Григория, — он у нас тут тоже за учёного слывёт… Законник.
— Уж вы скажете, Варвара Васильевна, — усмехнулся Григорий, показывая крепкие зубы. — Законник!
— Серьёзно, Ипполит Сергеевич, — он знает все русские законы…
— В самом деле, Григорий? — поинтересовался Ипполит Сергеевич.
— Это они шутят, — где же! Все-то их, Варвара Васильевна, никто не знает.
— А тот, кто писал?
— Господин Сперанский? Они давным-давно померли…
— Что же вы читаете? — спросил Полканов, присматриваясь к смышлёному лицу парня.
— А вот законы, как они говорят, — указал Григорий на Варю бойкими глазами. — Попал мне, случаем, десятый том, — я посмотрел, вижу — интересно. Стал читать… А теперь имею том первый… Первая статья к нём прямо говорит: «Никто не может отговариваться незнанием законов». Ну, я так думаю, что никто их не знает. Вот ещё скоро учитель мне положение о крестьянах достанет; очень интересно почитать — что такое?
— Видите какой? — спрашивала Варенька.
— А много вы читаете? — допытывался Ипполит, вспоминая о Петрушке Гоголя.
— Читаю, когда время есть. Здесь книжек много… у одной Елизаветы Сергеевны — до тысячи. Только у неё всё романы да повести разные…
Лодка ровно шла против течения, тихо двигались берега, вокруг было упоительно хорошо: светло, тихо, душисто. Полканов смотрел в лицо Вареньки, обращённое к широкогрудому гребцу, а он, мерно разбивая вёслами гладь реки, говорил о своих литературных вкусах, довольный тем, что его охотно слушает учёный барин. В глазах Маши, следивших за ним из-под опущенных ресниц, светились любовь и гордость.
— Не люблю читать про то, как солнце садилось или всходило, и вообще про природу. Восходы эти я, может, не одну тысячу раз видел… Леса и реки тоже мне известны; зачем мне читать про них? А это в каждой книжке и, по-моему, совсем лишнее… Всяк по-своему заход солнца понимает… У всякого свои глаза есть. А вот про людей — интересно. Читаешь, так думаешь: «А как бы ты сам сделал, коли бы тебя на эту линию поставить?» Хоть и знаешь, что всё это неправда.