Федор стоял на пороге принаряженный — в белой рубашке с короткими рукавами, в отутюженных брюках. Пушок на верхней губе намечал будущие усы, черные волосы крылом сползали на лоб, и Федор все время отбрасывал их назад.
— Здравствуйте, — сказал он бодро и перешагнул порог, не дожидаясь приглашения.
Папка провел его в комнату, тут же возникла мамуля, заморгала глазами, что-то силясь решить, какую-то свою задачу; покашливал, волнуясь, отец.
— Мы с вами знакомы, в общих чертах, — наконец проговорил он. — Я даже знаю, что вас зовут Федор.
— А вас Петр Силыч.
— Ну вот и познакомились, — засмеялась Лена и увидела, как облегченно улыбнулся папка. В самом деле, что произошло? Пришел человек, ее друг, и нечего папке покашливать, а мамуле моргать. Событие какое! Отец словно бы так же решил.
— А как вы будете наблюдать затмение? — спросил он.
Федор улыбнулся, полез в карман, аккуратно вынул что-то, завернутое в газетную бумагу. Это были два стекла, обыкновенные плоские стеклышки, закопченные на свече.
— Вот, — улыбнулся он смущенно, — сквозь них.
— Боже, как просто! — удивился отец. — Я думал, какой-нибудь прибор… Вообще, живя в мире сложного, мы совсем забываем о простом!
Федор взглянул на часы, и папка опять засуетился.
— Знаете, — воскликнул он, — Лена почти не бывает на улице. Давайте мы вывезем ее во двор, и там вы будете наблюдать ваше солнечное затмение.
— Почему ваше? — спросил, смущенно улыбнувшись, Федор.
Отец пожал плечами, смутился, закашлялся снова, извинился, принялся хлопотать, чтобы помочь Лене.
Когда они остались одни, Федор шумно вздохнул. Коляска стояла под окнами, возле голубятни, в окно на них то и дело поглядывали папка и мамуля, но все-таки они были одни.
Ноги Лены укутывал теплый плед, сама она была в шерстяной кофте, хотя солнце светило очень ярко.
Федор смотрел, как родители утепляли Лену под голубятней, и сказал с упреком, когда они ушли:
— А вчера в одном платье мчалась под дождем. Вот бы они узнали…
До затмения еще оставалось время, и Федор выпустил голубей. Птицы взвились в небо, и Лена, прищурясь и откинув голову, следила за их ликующим полетом.
— Как хорошо все-таки, Федя, — сказала она.
— Я их люблю, — ответил он.
— Я не про птиц. Я вообще. Жить хорошо. Даже если у тебя нет ног.
Федор посмотрел на нее строго.
— Зачем ты об этом?
— А о чем же, Феденька? — улыбнулась она. И шепнула: — Поцелуй меня! Ну! Я смотрю!
Она покосилась на окна, а Федор поцеловал куда-то возле уха и попросил:
— Не надо так.
— Как? — удивилась она.
— Лучше, как вчера.
Она взяла его за руку, ощутила ее шершавость. Сказала улыбаясь:
— Ах, Феденька, все это глупости. Ты вчера ушел, а я, дурочка, размечталась. И потом подумала: ну хорошо, раз так получилось, пусть будет. Все-таки целоваться хоть грустно, но приятно.
— А почему грустно? — улыбнулся Федя.
— Потому что бессмысленно. Это просто такие дни. Жизнь улыбается мне. А потом… ты встретишь нормальную девушку и забудешь про меня.
Федор ничего не ответил. Следил за своими голубями, за их полетом.
— Ты слышишь меня? — спросила она осторожно.
— Я не думал об этом, — ответил Федор.
— Подумай, — посоветовала она.
— Не хочу, — быстро сказал он.
Лена строго взглянула на Федора. «Вот ты какой, — подумала она, — не хочешь, а придется. — Это же решила повторить вслух, но промолчала. — Он ведь прав, раз не хочет думать. Ну и я не хочу».
Голуби кружили в бездонном небе, потом как будто замерли в нем и ринулись вниз. Что-то с ними стряслось. Белыми тенями промчались они рядом с Леной и Федором, влетели в голубятню и тревожно заворковали.
— Держи, — протянул Федор закопченное стеклышко.
Она прищурила глаз, но это вовсе не требовалось, — стекло было довольно большое.
Солнце сквозь него казалось ярко начищенным пятаком, красно-медным и очень близким. Руки грело его тепло, а через стекло оно было холодным.
Федор взглянул на часы.
— Сейчас, — сказал он, — следи внимательно.
Сперва Лена ничего не заметила. Потом солнечный край стал неровным, будто срубленным. И постепенно солнце стало походить на месяц.
Ветер стих, но Лену вдруг зазнобило. Федор удивленно смотрел на нее, а у девочки не попадал зуб на зуб. Он отложил стекло, взял ее за руку. Рука была как ледышка.
— Ты озябла? — спросил он тревожно. — Что с тобой? Что?
Но Лена не отрывалась от стеклышка. Тускнеющее солнце странно завораживало ее.