Это произойдёт в том случае, если будут понижены таможенные пошлины. Теперь допустим, что их снижать не будут, что их оставят высокими в ожидании того момента, когда они — вследствие конкуренции отечественных фабрикантов между собой — утратят своё значение и их можно будет понизить. Результатом этого будет то, что немецкая промышленность, как только она окажется в состоянии полностью обеспечить внутренний рынок, остановится в своём развитии. Новые предприятия не нужны, так как уже существующих достаточно для удовлетворения рынка, а о новых рынках, как выше было сказано, нечего и думать, пока промышленность вообще нуждается в покровительстве. Но промышленность, которая не расширяется, не может также и совершенствоваться. В ней воцарится застой как внешний, так и внутренний. Усовершенствование машин для неё не существует. Нельзя же выбросить старые машины, а для новых нет новых предприятий, в которых они могли бы найти применение. Между тем другие нации уходят вперёд, и застой в нашей промышленности опять-таки превращается в регресс. Пройдёт немного времени, и англичане, в результате новых достижений, окажутся способными производить так дёшево, что смогут конкурировать с нашей отсталой промышленностью на нашем собственном рынке, несмотря на покровительственные пошлины; а так как в конкурентной борьбе, как и во всякой другой борьбе, побеждает сильнейший, то наше конечное поражение не подлежит сомнению. Тогда повторится такой же случай, как тот, о котором я говорил выше: искусственно созданный пролетариат потребует от имущих классов того, чего они не могут ему дать, пока они хотят сохранить своё исключительное положение как имущих, и тогда произойдёт социальная революция.
Возможен ещё один случай, наименее вероятный, а именно, что нам, немцам, удастся при помощи покровительственных пошлин довести нашу промышленность до такого состояния, что она сможет конкурировать с англичанами и без покровительственных пошлин. Допустим, что будет так; каков же окажется результат? Как только мы начнём конкурировать с англичанами на внешних, нейтральных рынках, разгорится борьба но на жизнь, а на смерть между нашей и английской промышленностью. Англичане напрягут все свои силы, чтобы не допустить нас к тем рынкам, которые до сих пор находились в их руках; они будут вынуждены к этому, ибо в данном случае подвергнется угрозе источник их существования, их самый уязвимый пункт. И со всеми теми средствами, которые находятся в их распоряжении, со всеми преимуществами столетней промышленности им удастся побить нас. Они заставят нашу промышленность ограничиться нашим собственным рынком и этим задержат её развитие, — и тогда создастся такое же положение, как то, о котором мы говорили выше: мы остаёмся на месте, англичане уходят вперёд, и наша промышленность, при неизбежном её упадке, не будет в состоянии прокормить искусственно созданный ею пролетариат, — произойдёт социальная революция.
Но даже если допустить, что мы смогли бы побить англичан и на нейтральных рынках, захватить один за другим их рынки сбыта, — что выиграли бы мы в таком маловероятном случае? В лучшем случае мы повторили бы тогда тот путь промышленного развития, который до нас проделала Англия, и рано или поздно мы достигли бы того положения, в котором находится сейчас Англия, а именно: мы оказались бы накануне социальной революции. Но, по всей вероятности, так долго ждать не пришлось бы. Непрерывные успехи немецкой промышленности неизбежно разорили бы английскую промышленность и только ускорили бы и без того предстоящее англичанам массовое восстание пролетариата против имущих классов. Быстро растущая безработица толкнула бы английских рабочих на революцию, и, при настоящем положении вещей, такая социальная революция оказала бы огромное влияние и на страны континента, в частности на Францию и Германию; и это влияние было бы тем сильнее, чем многочисленней был бы пролетариат, искусственно созданный в Германии форсированным развитием промышленности. Подобный переворот тотчас же стал бы общеевропейским и весьма неделикатно разрушил бы мечты наших фабрикантов о промышленной монополии Германии. Нельзя допустить мысль, что английская и немецкая промышленность могли бы мирно ужиться рядом, — это невозможно уже в силу конкуренции. Промышленность, повторяю, всегда должна развиваться, чтобы но оказаться отсталой и не погибнуть; она должна расширяться, приобретать новые рынки, беспрерывно увеличивать число новых предприятий, иначе она не может двигаться вперёд. Но так как со времени открытия китайских портов[146] исчерпаны возможности завоевания новых рынков, а можно будет лишь успешнее эксплуатировать уже существующие, и так как расширение промышленности в будущем пойдёт медленнее, чем до сих пор, то Англия теперь ещё меньше, чем раньше, может терпеть конкурентов. Для того чтобы защитить свою промышленность от гибели, она должна удерживать промышленность всех других стран на низком уровне; сохранение промышленной монополии уже не является для Англии только вопросом большей или меньшей прибыли: оно стало для неё вопросом жизни и смерти. И вообще конкурентная борьба протекает между нациями гораздо резче, острее, чем между отдельными лицами, так как это борьба концентрированная, массовая, которая может кончиться лишь решающей победой одной и решающим поражением другой стороны. И поэтому подобная борьба между нами и англичанами, каковы бы ни были её результаты, тоже не принесла бы выгоды ни нашим, ни английским промышленникам, а лишь повлекла бы за собой, как я только что доказывал, социальную революцию.
146
В 1842 г., по окончании так называемой первой опиумной войны, которую английские колонизаторы вели против Китая, последнему был навязан неравноправный Нанкинский договор; одно из условий договора предусматривало открытие для английской торговли пяти китайских портов: Кантона, Шанхая, Амоя, Нинбо и Фучжоу. — 551.