ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОСНОВАТЕЛЬНОСТЬ КРИТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ, или КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА В ЛИЦЕ г-на Ю. (ЮНГНИЦА?)[9]
Бесконечно важный спор г-на Науверка с берлинским философским факультетом не может быть оставлен без внимания со стороны критики. Она ведь и сама пережила нечто подобное и должна сделать судьбу г-на Науверка фоном, на котором тем резче будет выделяться её боннская отставка[10]. Так как критика привыкла смотреть на боннскую историю как на выдающееся событие нашего века и даже написала уже «философию отставки критики», то можно было ожидать, что она превратит берлинскую «коллизию» в такую же детально разработанную философскую конструкцию. Она доказывает a priori{2}, что всё это должно было случиться так, а не иначе. А именно, она показывает:
1) Почему философский факультет должен был вступить в «коллизию» с философом государства, а не с логиком или метафизиком;
2) Почему эта коллизия не могла быть столь резкой и решительной, как конфликт критики с теологией в Бонне;
3) Почему коллизия эта была, собственно говоря, глупостью, после того как критика уже в своей боннской коллизии исчерпала все возможные принципы, всякое возможное содержание, и мировой истории с тех пор ничего другого не оставалось, как сделаться плагиатором критики;
4) Почему философский факультет в нападках на произведения г-на Науверка усмотрел нападки на факультет;
5) Почему г-ну Н. ничего другого не оставалось, как добровольно уйти в отставку;
6) Почему философский факультет, если он не хотел отречься от самого себя, должен был защищать г-на Н.;
7) Почему «внутренний разлад в самом факультете должен был, по необходимости, представиться в таком виде», что факультет в одно и то же время признавал правым и неправым как Н., так и правительство;
8) Почему факультет не мог найти в произведениях Н. основания к его удалению;
9) Чем обусловлена была неясность всего вердикта в целом;
10) Почему факультет, «как научная инстанция (1), считает себя (!) вправе (!) позволить себе посмотреть в самый корень дела», и, наконец,
11) Почему, тем не менее, факультет не желает писать так, как г-н Н.
Критика разбирает эти важные вопросы на четырёх страницах с редкой основательностью, причём она, при помощи логики Гегеля, доказывает, почему всё это случилось именно таким образом и почему никакой бог не мог бы ничего поделать против этого. В другом месте критика говорит, что ни одна историческая эпоха ещё не познана; скромность запрещает ей сказать, что она в совершенстве постигла по крайней мере и свою собственную коллизию и коллизию Науверка, которые хотя и не являются эпохами, но на её взгляд всё же делают эпоху.
Критическая критика, «снявшая» в себе «момент» основательности, становится «спокойствием познавания».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА КАК СПОКОЙСТВИЕ ПОЗНАВАНИЯ, или КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА В ЛИЦЕ г-на ЭДГАРА
1) «РАБОЧИЙ СОЮЗ» ФЛОРЫ ТРИСТАН[11]
Французские социалисты утверждают: рабочий делает всё, производит всё и не имеет при этом ни прав, ни собственности, — короче говоря, не имеет ничего. На это критика устами г-на Эдгара, олицетворённого спокойствия познавания, отвечает:
«Чтобы всё создавать, требуется некое более сильное сознание, чем рабочее сознание. Только в перевёрнутом виде приведённое выше положение было бы правильно: рабочий не делает ничего, поэтому он ничего и не имеет; не делает же он ничего потому, что его работа всегда остаётся чем-то единичным, рассчитана на удовлетворение его собственнейшей потребности и является будничной работой».
Здесь критика достигает таких высот абстракции, откуда ей только её собственные творения мысли и противоречащие всякой действительности всеобщности представляются как «нечто» или — более того — как «всё». Рабочий не создаёт ничего потому, что он создаёт лишь «единичное», т. е. чувственные, осязаемые, неодухотворённые и некритичные предметы, один вид которых приводит в ужас чистую критику. Всё действительное, всё живое является некритичным, массовидным, и поэтому оно — «ничто», и только идеальные, фантастические творения критической критики суть «всё».
Рабочий не создаёт ничего потому, что его работа есть нечто единичное, рассчитанное лишь на удовлетворение его индивидуальной потребности, т. е. потому, что при современном устройстве мира отдельные, внутренне связанные друг с другом отрасли труда разделены и даже противопоставлены друг другу, — короче говоря, потому, что труд не организован. Тезис, выдвинутый самой критикой, если его истолковать в единственно возможном разумном смысле, требует организации труда. Флора Тристан, при разборе сочинения которой всплывает этот великий тезис, требует того же и за своё дерзкое стремление опередить критическую критику третируется последней en canaille{3}. «Рабочий не создаёт ничего». Положение это к тому же есть сумасшедший бред, если оставить в стороне то обстоятельство, что отдельный рабочий не производит ничего целого, а это — тавтология. Критическая критика не создаёт ничего, рабочий создаёт всё, до такой степени всё, что он также и своими духовными творениями посрамляет всю критику. Английские и французские рабочие являются лучшим свидетельством этого. Рабочий создаёт даже человека, критик же навсегда останется уродом [Unmensch], но зато он испытывает, конечно, внутреннее удовлетворение от сознания, что он — критический критик.
9
Речь идёт о статье «Г-н Науверк и философский факультет», помещённой в VI выпуске «Allgemeine Literatur-Zeitung» (май 1844 г.) за подписью «J.» — начальная буква фамилии Юнгница (Jungnitz). — 18.
10
Имеется в виду смещение с должности Б. Бауэра, которого прусское правительство в октябре 1841 г. временно, а в марте 1842 г. окончательно лишило права читать лекции в Боннском университете за его работы, посвящённые критике библии. — 18.
11
Энгельс разбирает и цитирует в этом разделе опубликованную в V выпуске «Allgemeine Literatur-Zeitung» (апрель 1844 г.) рецензию Э. Бауэра на книгу: Flora Tristan. «L'Union ouvriere». Paris, 1843 (Флора Тристан. «Рабочий союз». Париж, 1843). — 20.