— Не погоняй, пусть отдохнет, — сказал Мартынов и соскочил с саней.
Утопая чуть не по пояс в снегу, зашел наперед лошади, поправил перекосившиеся оглобли, ощупал гужи, хомут — и рассмеялся:
— Что это у вас за механизация?
— А что?
— Хомут вместо супони болтом с гайкой стянули. Да еще — с контргайкой.
— У нас в МТС легче железку найти, чем кусок ремня.
— А кормите коня не стружками железными вместо сена? Что-то он уже не хочет нас везти.
— Довезет. Немного осталось. Пошевеливай, Мальчик!
Выехали из сугробов на косогор, где снег сдуло ветром, поднялись выше на гребень перевала. Впереди близко показались огни — городок в степи, усадьба МТС.
— Приехали!
— Не совсем приехали. На усадьбу приехали. Хочешь — ночуй здесь, в конторе, хочешь — поедем ко мне в село, еще три километра.
— Подворачивай к общежитию трактористов. Погреемся.
Из распахнувшейся двери повалил клубами пар. С крыльца сбежал парень в нижней рубахе, босиком, зачерпнул ведром чистого снега из сугроба, увидев подъехавшие сани, задержался на ступеньках, приложил руку козырьком ко лбу: со света ему не видно было, кто приехал.
— Здесь гостиница Семидубовской МТС? — спросил Мартынов, вылезая из саней. — Есть свободные номера?
— Есть, есть, товарищ Мартынов! — быстро подхватил шутку тракторист, узнав в приехавших секретаря райкома и директора МТС. — С ванной, с парикмахерской, с рестораном!
Мартынов и Глотов вошли в дом.
— Свободные номера вижу, — сказал Мартынов, оглядев нары. — А где же ресторан?
— А вот, — указал тракторист на печку, где кипело что-то в больших чугунах. — Картошку варим и печем, в разных видах. Воды не хватило, снегу подсыпаем. Через десять минут будет готово.
В большой комнате было жарко натоплено. В ней размещалось на двухэтажных нарах человек двадцать трактористов. Все работали на зимнем ремонте машин. Домой идти далеко — оставались ночевать при мастерской. В общежитии густо пахло керосином, соляркой, пригорелой картошкой, стиральным мылом.
— Ох, не хочется дальше ехать! — сказал Мартынов, сбросив тулуп и усевшись на нары возле жарко пылавшей печки. — Здесь бы и поспать.
— Оставайтесь, товарищ секретарь, — пригласили трактористы. — Место найдем.
— Сегодня не все в сборе, трое пошли в деревню за харчами. Вот ихние купе.
— Матрасики у нас, правда, грязноватые…
— На тулупе можно поспать.
— Насчет клопов или какого прочего насекомого не сомневайтесь. Нету. Они нашего горючесмазочного духу не выдерживают.
— Поужинаете с нами.
— И чайком угостим. Вскипел, повара?
— Вскипел. Мойте чашки.
Мартынов взглянул на Глотова:
— Позвони домой из конторы, что задержимся тут. А то еще жена твоя подумает, что метелью нас где-то занесло.
Трактористы сдвинули два стола, застелили газетами, расставили посуду, нарезали хлеба.
— Присаживайтесь, товарищ Мартынов! Товарищ директор! С дороги горяченького!
Перевалило за полночь, поужинали, попили чаю, в печке перегорело и погасло, а Мартынов все еще разговаривал с трактористами. Кто сидел на нарах, кто, по степной привычке — садись, на чем стоишь, — на корточках перед ним или прямо на полу. Один лишь Глотов дремал, полулежа на нарах, привалившись головой к стене.
За год работы в районе Мартынов знал уже всех бригадиров тракторных отрядов и многих трактористов. Был среди ремонтников молодой бригадир Егор Афанасьевич Маслов, получивший в прошлом году районное переходящее знамя. Колхозники и трактористы уважали его за строгость, требовательность, большие технические знания, но звали Егором Афанасьевичем лишь в глаза, а за глаза — Юрчиком: очень уж молод он был, лет двадцати двух, румяный, кареглазый, чернобровый. Был здесь бригадир Николай Петрович Бережной, работавший в Семидубовской МТС со дня ее основания, капитан запаса. Был тракторист Василий Шатохин, «наш Маресьев», как звали его ребята, инвалид на протезе. Были отец и сын Григорьевы, оба трактористы. Был горючевоз Бережного, семидесятилетний старик, Тихон Андроныч Ступаков, и зимою не расстававшийся с трактористами, помогавший им на ремонте. Когда Мартынов с Глотовым вошли, Ступаков достирывал рубахи в тазу, сделанном из старого топливного бака. После ужина, развесив мокрые рубахи над печкой, и он присоединился к общей беседе, сел возле Мартынова на перевернутый таз.
— Как дела, Андроныч? — спросил его Мартынов. — Компрессия как?
— Да ничего, товарищ Мартынов.
— Кольца не пропускают?
— Пока нет… А у вас?