— Неладно как-то получается у нас, товарищ Мартынов, — сказал Григорьев-отец. — Дают в деревню миллиарды — в каждой МТС сколько машин, да машины какие дорогие! — и недодают каких-то там тысяч, которых как раз и не хватает, чтобы эти миллиарды работали на урожай в полную силу.
— Как в евангелии сказано: давай правой рукой так, чтоб левая не ведала, — вставил дед Ступаков. — Один министр дает комбайны, а другой министр не дает денег построить сараи для тех комбайнов, чтоб не зимовали в сугробах.
— Может, бюджет у нас очень строго рассчитан, так вот я говорю, — продолжал Маслов, — можно продать те трактора, что нам планировали, другим государствам — вот и деньги.
— Слышишь? — толкнул Мартынов Глотова.
— Слышу.
— Как твое мнение?
— А что, я согласен с Масловым… Хватит нам пока машин, надо довести до ума то, что есть. Без новых тракторов года два я обойдусь, а без хорошей мастерской — зарез! Что за ремонт, когда на дворе машины разбираем, собираем? Повозись-ка на морозе с железом! Да вот в такую погодку! Покрутятся ребята час возле трактора — два часа в кочегарке отогреваются. На пять машин всего места в мастерской. И зарабатывают они поэтому на зимнем ремонте — копейки! — Глотов оживился: — А станки наши видел, Петр Илларионыч? Старье! Барахло!.. Я уж сколько раз думал: почему у нас при такой великолепной, дорогой технике нет хорошей ремонтной базы? Все равно как бы пожалеть купить хорошую упряжь на орловского рысака-призовика. Выехали на бега, а уздечка из мочала.
— Согласен, значит, с Масловым?.. Почему же не написал в министерство: так и так, мол, отказываемся временно от пополнения тракторного парка, но просим взамен то-то и то-то: большую мастерскую, станки, хорошие общежития для трактористов, инвентарные сараи?..
— А что ж там, в министерстве, не догадываются, не знают наши нужды?
— Знают, знают… Знает цыган дорогу, а спрашивает, — проворчал дед Ступаков.
— Можно мне слово сказать, Петр Илларионыч? — поднялся бригадир Николай Бережной. — По другому вопросу. Вы вот рассказали про того парня из Олешенской МТС, Костю Ершова. Разъяснил он вам правильно: почему у нас на хорошем хлебе тракторист меньше трудодней зарабатывает. Верно, надо бы как-то иначе начислять нам трудодни. Не только за выработку, но и за урожай. И надо дать директору МТС права больше повышать нормы горючего, где нужно, смотря по земле, по урожаю. А то ведь и так бывает: поневоле человек начинает хитрить, мелко пашет, потому что перед этим у него получился большой перерасход на другом участке, на тяжелой земле, где никак не уложишься в норму. Или на таком хлебе погорел, где на четверть хедера косили. Но я вот скажу еще и про тех работников МТС, которые на зарплате. Главный агроном, главный инженер, участковые агрономы, разъездные механики, да и сам директор — они ведь тоже за урожай отвечают.
— Не тоже, а в первую голову!.. Что, Иван Трофимыч, — спросил Мартынов, — никаких нет у вас поощрений по зарплате за высокий урожай?
— Никаких, — ответил Глотов. — Только за диплом и за выслугу лет — надбавка.
— Значит, если у одного директора — выслуга лет и диплом, а урожай так себе, а у другого нет диплома и выслуги лет, но прекрасный урожай, первый директор получит больше зарплаты?
— Больше, конечно.
— Да-а… Ну, тут тоже можно что-то придумать, — сказал Мартынов. — Может быть, так сделать? Вырастили в среднем по колхозам МТС десять центнеров — получай, директор, тысячу рублей в месяц или там тысячу триста. Вышел урожай пятнадцать центнеров — получай две тысячи. Двадцать центнеров — две с половиной тысячи или три. А за диплом и выслугу лет — само собою. Основное — за урожай. Так же для агрономов, механиков. Как, Иван Трофимыч? Скажем, получал ты весь год зарплату по минимуму. А потом, как убрали хлеб, подсчитали урожай — вышло двадцать центнеров. Давай-ка, министр, еще разницы тысчонок десять. А?
Глотов усмехнулся:
— Чего спрашиваешь? Конечно, больше бы старались, лучше бы работали… Бытие определяет сознание.
— Материалисты!..
Мартынов поднялся с нар, подошел к черному окну, за которым бушевала метель, постоял немного, поскреб ногтем лед на стекле.
— С какого года работаешь на тракторе, Николай Петрович? — обернулся он к Бережному.
— Да с того года, как появились у нас в товариществах первые «фордзоны». С двадцать пятого.