Степан Романович. Тоже был на гулянье.
Шубин. За порядком наблюдал.
Соловьев. Испортил мне этот Лошаков весь праздник!
Шубин. Про статью говоришь?
Соловьев. Ну да. Ведь сказал я ему: двадцать девятого партсобрание, разберем ваше заявление на Глебова. Так не дождался собрания, еще и в газету послал статейку!
Шубин. Разрисовал он тебя там!
Соловьев. Разрисовал. Главный инженер ведет агитацию против МТС, а секретарь партбюро не борется с его антигосударственными выпадами. Попустительство, укрывательство, гнилой либерализм!
Степан Романович. Ну ты, Виктор Петрович, человек бывалый, выпутаешься. А вот этого молодого парня жалко! Говорил я ему, Андрею Николаичу: бойся этого Лошакова, обязательно какую-нибудь пакость сотворит!
Соловьев. С Андреем — дело хуже. Еще поступил на него материал.
Степан Романович. Ну-у? Какой материал? Откуда?
Соловьев. Письмо пришло вчера на партком. Павел Арефьич знает. Анонимное, правда. Но когда ехали утром в рощу на праздник, я показал его Андрею — не отрицает. Пишет о нем кто-то из Каменевского района, что его исключали из института; что он строгий выговор имел, когда работал на практике в Каменевской МТС, и что он бросил девушку с ребенком. Там, где учился в институте. Только ребенка не признает Андрей, а об остальном сказал: было.
Степан Романович. Что ты говоришь! Из института исключали?..
Подходят трактористы и женщины, среди них Дарья Мироновна и баянист.
Шубин. Да, брат, Виктор Петрович, какая ерунда получается. Я поначалу не придал значения, а, видно, придется все это разбирать.
Степан Романович. Ага! Вот моя отставшая супруга.
Дарья Мироновна. Куда ж ты запропал? Я думала, ты той улицей домой пошел. Я тебя там искала.
Степан Романович. Вот, вот! Я запропал! Чего б это я давал такого кругу по то-о-ой улице? Я прямо домой пошел. А Семена Ильича где потеряли? Не остался в роще?
Дарья Мироновна. Доедет! Он на своем велосипеде.
Степан Романович. Не очень-то доедет. Он там малость лишку хватил.
Женщина (к Шубину и Соловьеву). Ну чего вы тут загрустили? Опять про какие-то дела разговаривают! А мы не догуляли! Нам еще попеть, потанцевать хочется!
Вторая женщина. День тракториста раз в году бывает!
Заиграл баянист.
Женщина (поет и пританцовывает).
Дарья Мироновна.
Степан Романович. Какому миленочку? Мне, что ли, или кому другому?
Дарья Мироновна. Тебе, тебе, Степа!
Женщины обступают Степана Романовича.
Женщина. Вам, Степан Романович, вам!
Степан Романович (на женщин). Это, Павел Арефьич, моя бывшая женская непобедимая тракторная бригада. Кроме жены. Жена не работала трактористкой.
Женщина. Да, да, наш бригадир!
Вторая женщина. Старый наш бригадир, Степан Романыч! Дядя Степа!
Степан Романович. Старый? Это теперь он старый стал, а тогда был еще ничего!.. Вот с ними я тут, Павел Арефьич, после немцев мэтэес восстанавливал. Натерпелся лиха!..
Третья женщина. Слышите? Лиха с нами, говорит, натерпелся!
Степан Романович. Пришел я домой по ранению в сорок четвертом, а военкомат меня — на бронь: иди на старое место, бригадиром в мэтэес. И подсудобили мне бригадку — семь девчат. Как в песне поется: семь девок, один я. Все только с курсов, да и курсы-то были какие — месяц всего поучились… Машины — утильсырье, из выбракованных деталей собраны. Один трактор там остановится, за три километра, другой там — еще дальше. Язык на плечо, и бегаешь по всему полю, ни днем, ни ночью тебе отдыха. Она ж сама и мотор не заведет, и ручку ту с места не стронет, и случись какая-нибудь ерунда, свеча забарахлит, уже ревет: «Ой, машину поломала!..» Слабосердная команда! Хлебнул я горя с ними!
Женщина. Кто — с кем…
Степан Романович. Чего?..
Третья женщина. А мы не водили тебя, немощного, под руки по полям? Как разболятся у него раны, скрючит его всего!.. Без нас он бы пропал!