Андрей. Не хитри. Я тебя, кажется, начинаю понимать… Сколько еще неустройства в колхозах! Как бы все хорошо жили, если бы все-все делалось по-умному! Сколько есть еще таких людей, что ради сводки, ради того, чтоб сегодня им чем-то щегольнуть, готовы рубить и тот сук, на котором сидят! А ты как-то смотришь на все равнодушно… Вот ты, Вера, всего три года работаешь агрономом, а успела уже за это время и отречься от тех авторитетов, которым поклонялась в институте, и опять признать их. Успела и распахать в колхозе клевера и опять их посеять.
Вера. Чего меня стыдишь? Покрупнее меня специалисты, академики, и те отрекались.
Андрей. У академика своя совесть, у тебя своя. Не надо прятаться ни за кого.
Вера. Что я могла сделать? Как сказано было про травопольщиков, что их систему нельзя применять шаблонно, так и получили мы директиву из района: распахать клевер, весь до гектара, и на семена не оставлять.
Андрей. Что могла сделать? Лечь перед трактором! «Не пущу плуги на клеверные поля! Не позволю!»
Вера. Ох, какой героизм! Лечь под трактор!
Андрей. Можно было, конечно, под трактор и не ложиться. Но ты даже не возмущалась, когда рассказывала мне это. Другой агроном просто плакал, с ума бы сходил, что собственными руками сделал преступление! А ты — ничего. Рассказывала и смеялась: распахали, мол, а теперь, когда разобрались, что эти слова насчет шаблона не к нашей зоне относились — опять рекомендуют нам сеять клевер.
Вера. Чего еще недоставало, чтоб мне с ума сходить из-за клевера! Если все так переживать, как ты говоришь, так мне нервов и на пять лет жизни не хватит.
Андрей. Знаю, знаю, слышал уже: живи просто. Очень ты себя бережешь… Зачем же выбрала такую беспокойную профессию? Почему ты стала агрономом?
Вера. А я тоже, как и ты, люблю село. Я не горожанка и не очень гонюсь за всякими там театрами, музеями. У меня мать в Березниках живет, у нас там и дом свой. Если не переведут меня в тот колхоз, мы тот дом продадим, а здесь купим. Я очень люблю, когда во дворе есть сад, хозяйство. На городской квартире, где-то на седьмом этаже, я бы просто зачахла с тоски… А в общем, довольно меня допрашивать: почему я агроном, почему я так делаю, а не так. (Встала).
Андрей (удерживает ее). Обиделась?
Вера. Не любовь, а какая-то самокритика!
Андрей. Погоди, сядь.
Вера садится.
Поговорим еще… Больше всего мне хотелось, чтобы ты была согласна с моими мыслями, чтобы ты меня поняла!..
Вера (мягче). Ты — хороший, Андрей. (Положила руку ему на плечо.) Только ты немножко похож на тех старичков, что когда-то правду искали. А чего ее искать? Правда сама возьмет свое, пробьется, если она правда.
Андрей. Да? Сама возьмет свое?..
Вера. Нравлюсь я тебе?
Андрей. Чего бы я сидел здесь с тобою, если б я тебя не любил! (Обнял Веру.)
Вера. Какие у тебя сильные руки. Большие руки, как у кузнеца… (Поцеловала Андрея.) Тебе было бы со мною хорошо, да?.. Эх, Андрей, Андрей! Все я знаю, все понимаю, и меня жизнь уже кой-чему научила. С тобою жить — и дня не будешь спокойной. Не за себя, так за тебя будешь душою болеть. Да и не уживешься ты долго на одном месте. Такие не уживаются. Вот снимут тебя здесь с работы и погонят куда-нибудь на целину. А оттуда на Камчатку. А там еще куда-нибудь. А я не большая охотница до таких переездов… Боюсь я неудачников. Очень боюсь!
Андрей (отстранился). Это еще неизвестно, неудачник я или удачник.
Вера (помолчав). Значит, не принимаешь моего совета?
Андрей упрямо покрутил головой.
Не хочешь вот так на собрании сказать, что ошибся?.. Все не правы, один ты прав?.. Слово скажи — и отвяжутся от тебя… Не хочешь? Беды себе нажить хочешь? Очень жаль… (Встала). Ну что ж, пойдем… Только не верь ты, пожалуйста, этой болтовне Федьки Карасева, будто меня женихи избегают. Я не такая уж старуха. Не тороплюсь — как-нибудь, лишь бы выскочить замуж.
Андрей (встал). Мне, Вера, что-то расхотелось провожать тебя домой.
Вера. Да?..
Андрей. Ночь светлая, народ на улицах, собак не слышно — дойдешь одна благополучно. Идти недалеко… Напротив почты угловой дом под черепицей, окошко с переулка…