— Таков характер у меня, что поделаешь, — ответил Глотов.
— Характер? А что такое — характер? Это и есть — сам человек… Один, скажем, меланхолик. Другой — флегматик. Отчего этот меланхолик загрустил? Может быть, всем недоволен, не верит ни в свои силы, ни в силы народа? А другой равнодушен ко всему, живет по принципу: «Моя хата с краю», «Не лезь поперед батька в пекло», «Выше головы не прыгнешь».
— На твою власть — ты бы флегматиков и меланхоликов и в партию не принимал? Заглянул бы в анкету: «Вопрос: темперамент? Ответ: спокойный». Не надо таких!..
— Видишь ли, товарищ Глотов, твое спокойствие — просто политическая пассивность. Давай уж найдем этому точное название. За целый год не услышал от тебя живого слова: как улучшить работу МТС?.. А читаешь, изучаешь решения Девятнадцатого съезда! Устав партии изучаешь, обязанности и права члена партии!..
Глотов усмехнулся.
— Пассивность… А я слышал, Петр Илларионыч, как ты с трактористами разговаривал, и удивлялся твоей активности: «Что еще, по вашему мнению, нужно поправить? Что еще нужно изменить?» — будто от тебя это все зависит: завтра же последуют нужные решения, и пойдут у нас дела как по маслу. Слушал я тебя и, по правде сказать, посмеивался в душе.
— Напрасно посмеивался! Не в наших правах изменять законы, издавать новые указы, да. Но мы обязаны доводить до сведения наших руководителей все, что слышим в народе, думы народа. Твои трактористы — люди государственного ума. Они понимают, что здесь — передний край борьбы за урожай. Они думают о своей МТС и колхозах не только в служебное время, как некоторые из нас. Мы в колхоз приехали и уехали, по трудодням нам в колхозе не получать. А для них это дом. Колхоз — это вся их жизнь, настоящая и будущая. Днем и ночью думают они о своей жизни!..
В кабинет вошла Марья Сергеевна Борзова.
— Не помешаю? — спросила она, приостановившись у порога.
— Нет, не помешаешь. Заходи. Садись.
Марья Сергеевна села на стул у окна, небрежно причесанная, какая-то осунувшаяся, с красными пятнами на щеках, будто недавно плакала. Мартынов внимательно посмотрел на нее.
— Вот женщина мучается не на своем месте, — сказал Мартынов, достав из ящика стола пачку папирос и закуривая. — Семенной конторой заведует. А бывшая трактористка. Да какая трактористка! С Пашей Ангелиной соревновалась!.. Слушай, Марья Сергеевна! Пойдешь к нему, — кивнул на Глотова, — замполитом? У них есть замполит, хороший парень, но больной, инвалид, ездить по бригадам ему тяжело. Найдем ему работу полегче. Это же твое любимое: степь, трактористы, машины!
— Что ты говоришь! — Глотов удивился. — Ее к нам замполитом? Так Виктора Семеныча-то послали в другой район… Куда его, Марья Сергеевна?
— Не послали, — ответила Борзова. — Он сам уехал. В Борисовку. Преподавателем истории в среднюю школу поступает.
— Я не знал, что он уехал, — сказал Мартынов. — Мы предлагали ему здесь работу, в сельхозснабе… Давно уехал?
— Позавчера.
— Вот, как же так? — пожал плечами Глотов. — Муж будет работать в Борисовке, а она — здесь? Это для нее неподходяще.
Борзова молчала.
— Он еще не снимался с учета, — сказал Мартынов. — Может быть, передумает?..
— Петр Илларионыч! — Борзова посмотрела на Мартынова. — Я пришла к тебе посоветоваться по очень важному делу… Для меня важному… Если ты занят, я позже зайду.
Глотов встал.
— Я пойду. Мы кончили, Петр Илларионыч?
— Нет, не кончили. Характер тебе придется менять.
— Попробуем… Если возможны в природе такие вещи.
— Бывает, бывает, Иван Трофимыч: с возрастом меняется характер у человека. Посиди там немного. В два — бюро.
Глотов вышел.
— Что случилось, Марья Сергеевна? — обойдя стол и остановившись у окна, спросил Мартынов.
Борзова отвернулась к окну, губы у нее задрожали. Вместо ответа она припала лбом к спинке стула и горько заплакала. Мартынов растерянно налил из графина воды в стакан, поставил его на подоконник возле Борзовой.
— Не хочу я ехать с ним в Борисовку, Петр Илларионыч, — справившись с собою, заговорила Борзова. — Как мне трудно! Что мне делать?.. Я бы осталась здесь. В МТС я бы пошла. Я сама хотела просить у тебя другую работу. Но как же мне быть?.. Я с ним не хочу жить. Не могу! Как с ним тяжело. Я ни одному его слову не верю… С кем я прожила двенадцать лет? Дура, почему не ушла раньше? А теперь стыдно. Пока был на высоком посту, жила с ним, примирялась, а в трудную минуту, когда ему плохо, бросить? А дети? Двое у нас. Я их не брошу! И ему не отдам!.. Кого он из них воспитает? Таких эгоистов, как сам? Не отдам! Что мне делать?..