— Нам — крышка! — сказал он, обращаясь к Н. — О не пришел.
Н не отозвался. Он даже бровью не повел, изображая полнейшее равнодушие. Возможно, слух об аресте О окажется обыкновенной уткой, не исключено также, что Л ошибается; если же и нет, то положение у Н далеко не так безнадежно, как у Л, который теперь руководил транспортом. За любую неурядицу в тяжелой промышленности или сельском хозяйстве (а неурядиц там всегда хватает) ответственность легко переложить на Министра транспорта, не говоря уже о самих железнодорожных авариях, задержках, проволочках. Ведь расстояния в стране огромны, за всем не углядишь.
Пришли Заместитель по партии Г и Министр сельского хозяйства И. Заместитель по партии, толстый, умный и властолюбивый, носил, подражая А, китель — одни считали, что Г делает это из раболепия перед вождем, другие усматривали тут тонкую насмешку над ним. И был рыж и тщедушен. Придя к власти, А сделал его Генеральным прокурором. На этом посту И отличался неуемным рвением: при первой же крупной чистке он добился смертной казни для ветеранов революции, однако допустил досадную оплошность. По желанию А он потребовал высшей меры для его зятя, но неожиданно А снова вмешался в дело и простил своего зятя; здесь-то и вышел ляпсус, ибо того поспешили расстрелять; сей ляпсус не просто стоил должности Генеральному прокурору — его немедленно выдвинули в высшее партийное руководство. Теперь И был членом Политсекретариата, то есть всегда находился под рукой, а значит, мог считать себя первоочередником для списка смертников. На новом посту его всегда могли убрать по политическим мотивам, таковые ждать себя не заставят. Тем более если учесть тот самый ляпсус. Впрочем, никто всерьез не верил, будто
А действительно решил пощадить зятя. Его ликвидация вполне устраивала вождя (дочь А уже спала к тому времени с П), зато теперь у А появился формальный повод для расправы с И, а поскольку вождь никогда не упускал случая, то считалось, что И человек конченый. И знал, что обречен, но делал вид, будто ни о чем не догадывался, впрочем, выходило у него это неважно. В том числе и сейчас. Слишком уж он силился скрыть неуверенность. И принялся рассказывать Заместителю о новом спектакле Государственного балета. Он заводил речь о балете на каждом заседании, судил о нем вполне профессионально — так и сыпал балетными терминами; с еще большим жаром пускался он в эти разговоры после своего назначения Министром сельского хозяйства, в котором, будучи по образованию юристом, не смыслил ровным счетом ничего. Кстати, сельское хозяйство отличается ничуть не меньшим коварством, чем транспорт, тут мог погореть кто угодно, ибо партия, естественно, не справлялась и с сельским хозяйством. Крестьяне по своей натуре ленивы, своекорыстны, воспитательной работе не поддаются. Н тоже ненавидел крестьянство, не само по себе, а как неразрешимую проблему, с которой плановые органы терпят одну неудачу за другой; каждая неудача опасна, поэтому Н ненавидел крестьян вдвойне; именно из-за этой ненависти он хорошо понимал, почему И любит поболтать о балете — кому охота говорить о крестьянах. Лишь Министр тяжелой промышленности Е, который сам вырос в деревне, где, продолжая дело отца, начал свою трудовую жизнь сельским учителем (далеко не блестящее образование Е с грехом пополам получил в провинциальном пединституте), любил поразглагольствовать на заседаниях Политсекретариата о прелестях сельской жизни; и впрямь смахивающий на мужика, Е рассказывал смешившие только его одного деревенские байки, к месту и не к месту он вставлял непонятные остальным народные пословицы и поговорки; И же, профессиональный юрист, измучившись с мужичьем и отчаявшись образумить этих болванов стоеросовых, вечно талдычил о балете, лишь бы не касаться сельскохозяйственных проблем, он давно уже всем плешь проел своим балетом, особенно вождю, который даже придумал для И новое прозвище — Балерун (раньше А называл его «нашим Ангелом смерти»). Н презирал бывшего Генерального прокурора, чья веснушчатая протокольная физиономия вызывала у него отвращение. А вот выдержкой Заместителя по партии (или Хряка, как прозвал его А) он невольно восхищался. Ведь при всей политической дальновидности и огромном авторитете в партии Хряку было чего бояться, однако он хранил абсолютное спокойствие. Он вообще никогда не терял головы. Присутствие духа не изменяло ему даже перед лицом крайней опасности. Ведь положение Хряка было довольно зыбким. Арест О (если слух о нем не утка, пущенная кем-то, кого встревожила неявка Министра атомной энергетики на заседание Политсекретариата) мог послужить началом атаки на Заместителя, ибо по партийной линии О подчинялся именно ему; но арест О мог быть нацелен и против Главного идеолога Ж, у которого О ходил в любимчиках; разумеется, ликвидация О (если таковая подтвердится) могла быть направлена против Г и Ж одновременно, впрочем, это было маловероятно, хотя и не исключено.