Эдвард искоса посмотрел на Потоцкого.
«Да, этому есть что терять! Десятки сахарных заводов, сотни тысяч десятин земли, полмиллиарда состояния, — этот, конечно, будет драться! Если я из-за несчастных пяти миллионов рискую здесь головой, то уж ему сам бог велел», — подумал он,
— Гэ… умм… да! Это хорошо сказано. Именно руку с головой, хо-хо-хо! Но для этого нужно, чтобы в Варшаве не пускали этих мазуриков — социалистов к власти. Я, знаете, когда узнал, что Пилсудский назначил Игнатия Дашинского министром, так у меня целый день живот болел, — как всегда грубо и чрезмерно громко заговорил Баранкевич. — Ну, думаю, если его министром сделали, то добра не будет! Эта бестия у себя в Люблине и так напакостил достаточно… Гэ… умм… да! Восьмичасовой ра-бо-чий день! Как вам это нравится? Я с двенадцатичасовым прогораю. А они…
Потоцкий властным жестом остановил его.
— Я вижу, пан все упрощает. Дашинский, этот пугающий вас вождь партии польских социалистов, по-своему очень полезный человек. В этом сумасшедшем водовороте, охватившем Польшу, только такие люди, как он, могут спасти нас с вами. А вы его ругаете и к слову и не к слову. Если бы Игнатий Дашинский действительно был опасным человеком, то, уверяю вас, Пилсудский не назначил бы его министром, — уже начиная сердиться, сказал он.
— Гэ… умм… да! Но…
Потоцкий не дал Баранкевичу высказаться.
— Пан очень похож на телеграфный столб. Прошу прощения, я, право, не хотел вас обидеть. Твердость убеждений полезна, но не в такой мере, издевательски засмеялся Потоцкий. — Кстати, пан может успокоиться: восемнадцатого ноября Дашинский подал в отставку.
— Почему? — заинтересовался отец Иероним.
— По-видимому, ему сейчас невыгодно быть министром. Вы понимаете, все-таки он «представитель народа», а ППС поневоле должна играть в оппозицию. Не всем, например, нравится наше законное стремление начать немедленную войну с украинцами, белорусами и литовцами. Чернь, видите ли, не желает больше воевать. Да что чернь! Даже кое-кто из буржуа и помещиков, имения которых пока что в полной безопасности, считают наши планы слишком рискованными. Но таких куриц, к счастью, не так уж много. Во всяком случае, мы заставим и их раскошелиться. Если они думают, что только мы будем создавать на свои средства целые полки и защищать их сундуки, то они глубоко ошибаются.
Баранкевич принял намек на свой счет.
— Гэ… умм… да! Но не у всех же состояние одинаково.
Чувствуя, что Баранкевич может сейчас сказать Потоцкому какую-нибудь дерзость, Эдвард вмешался в разговор:
— Скажите, граф, если это не секрет, куда вы думаете направиться отсюда?
— Вам я могу открыть свой маршрут. Я еду в Здолбуново. Там формируется мой полк, которым я буду командовать. Кстати, вы не послали еще «Начальнику государства» свой рапорт и просьбу утвердить производство в офицеры всех командиров вашего отряда? — сказал Потоцкий.
— Нет, — ответил Эдвард. — А что, разве Пилсудский обязательно должен это утверждать?
— Да, но это не должно вас тревожить. Он это сделает без оговорок. Сейчас такое время, что не до формальностей. Вы тоже думаете формировать полк? Ну, вот! Чин полковника польской армии вам обеспечен.
Эдвард вспыхнул.
— Я, граф, уже пять лет ношу звание полковника гвардии, в данное время — полковника французской службы. И не собираюсь спрашивать у этого новоиспеченного генерала, пожелает он мне его дать или нет.
Потоцкий прикусил губу.
— Ваше дело, граф! Но для приличия это можно сделать. Это укрепляет авторитет армии. Для меня Пилсудский тоже не бог. Но я принял звание полковника, мои братья — тоже. И не вижу в этом ничего зазорного, — сказал он сухо.
Он щелкнул каблуками.
— Разрешите, граф, покинуть вас. Я и мои спутники должны отдохнуть, так как с рассветом мы двигаемся в путь.
Эдвард лично проводил Потоцкого в отведенную ему комнату. Когда они остались с глазу на глаз, Потоцкий сказал:
— При этих господах я не счел возможным рассказывать все. Языки у них подвешены не так уж крепко, поэтому я умолчал о самом главном. Вы будете так любезны задержаться у меня?
— Пожалуйста, я вас слушаю, граф.
Они сели за стол.
— Вы знаете, что Пилсудский приказал разоружить немцев на всей территории Польши? — спросил Потоцкий.
— Да. Но это не всегда возможно… Например, у меня нет достаточно сил.
Потоцкий недоверчиво посмотрел на Эдварда.
— Скоро подойдет князь Радзивилл. Потом целый ряд мелких легионерских отрядов тоже направляется сюда. Если вам удастся задержать эшелон на два-три дня, то их можно будет разоружить. Нам ведь нужны орудия, боеприпасы…
— Конечно, если мне помогут, то я их разоружу. Но учтите — вокруг в селах начинается повстанческое движение. Например, в двадцати верстах есть большое село Сосновка, там имение пана Зайончковского. Достаточно было Зайончковскому отобрать у крестьян спорное сено и рожь, чтобы хлопы схватились за вилы. У него был всего десяток легионеров. Конечно, они не смогли справиться. В результате крестьяне легионеров разоружили, избили. А Зайончковские едва спаслись. В селе Холмянке — то же самое. А в Павлодзи настоящее восстание: там убили помещика, перестреляли всех легионеров.
Потоцкий слушал его, крепко сжав губы.
— Все это мелкие неприятности… Но я хочу осведомить вас об украинских делах, — сказал Потоцкий.
— Я слушаю.
— Вы, конечно, знаете, что первого ноября галичане объявили образование Западной Украинской республики.
— Мне говорил об этом отец Иероним.
— Да, кстати, что это за монах?
— Это — иезуит… Ему доверяет кардинал. Он неплохой информатор.
— А-а! Я так и думал. Он, конечно, умнее этого жирного заводчика… Но я отвлекся. В Варшаве считают, что Галиция должна быть занята нами в первую очередь — там нефть, железо… Мы сначала протестовали против этого плана ведь большинство наших имений на Волыни, в Подолии, а не в Галиции. Но пилсудчики нас заверили, что после Галиции сейчас же примутся за Украину. Мы обсудили это со многими заинтересованными фамилиями и пришли к выводу, что занятие Галиции нисколько не нарушит наших планов, а наоборот — мы будем иметь обеспеченный тыл. Мы согласились с условием, что на Галицию Пилсудский двинет свои резервы и отряды галицийских помещиков, а мы свои силы направим на Волынь и Подолию.
Эдвард одобрительно кивнул головой.
— Это справедливо. Каждый будет воевать за свои поместья с гораздо большим жаром, чем только за отвлеченное понятие «Великодержавная Польша».
Потоцкий усмехнулся.
— А как дела с Москвой? — спросил Эдвард.
Улыбка исчезла с губ Потоцкого.
— С Москвой будет большая война. Пилсудский спит и видит наполеоновскую дорогу… Ну, если не до Москвы, то хотя бы до Смоленска.
На этот раз улыбнулся Эдвард.
— Не считаете ли вы, что это опасное историческое сравнение?
— Нет! Тогда была иная ситуация. Поверьте, что в Варшаве не такие уж глупцы. Москву зажимают в железное кольцо, и Пилсудский достаточно хитрый человек, чтобы воспользоваться этим и выкроить для Польши солидный кусок русского мяса. Беда только, что у нас нет пороху для большой войны… А тут еще эта Украина…
— Да, граф, вы обещали меня информировать…
— Вот видите — затронешь одно, оглядывайся на другое. Да, что вы знаете о Симоне Петлюре?
— Почти ничего, кроме того, что этот субъект сейчас верховодит в так называемой Украинской Директории, — ответил Эдвард.
Потоцкий что-то искал в карманах.
— Об этом человеке надо вам рассказать. Ведь вам с ним придется иметь дело. Сейчас его банды запрудили почти всю Волынь и Подолию. Красные разбросаны там группами в разных местах. Вот оно! — Он вынул из бумажника сложенный вчетверо лист. — Краткая характеристика, которую князь Сапега просил передать вам, копия донесения нашей киевской агентуры.
Эдвард взял листок.
— Мне о нем говорили еще в Париже, в военном министерстве. Этот авантюрист обставил генерала Табуи в прошлом году, когда в Киеве была еще так называемая Центральная Рада.